Зеленая жемчужина
Шрифт:
«Несомненно! — подтвердил Эйлас. — Из красивых девушек получаются отличные шпионы. Тем не менее, им приходится полностью посвящать себя достижению поставленных целей. Да, их жизнь полна опасностей и приключений, но им приходится, так сказать, совмещать приятное с полезным, потому что самые ценные сведения, как правило, добываются в постели».
Глинет презрительно хмыкнула: «Так вот каким шпионам ты скармливаешь ложные сведения по ночам, стараясь ни в коем случае их не спугнуть вместо того, чтобы вздернуть на ближайшей виселице!»
«Ха! Если бы! Увы, Казмир не оказывает мне такую любезность.
«Наверное, странно смотреть на человека, разговаривать с ним и спрашивать себя — доносит ли он на меня смертельному врагу?» — задумчиво сказал Друн.
«Очень странно».
«Кого ты подозреваешь?» — спросил Тристано.
«У меня шесть августейших и безупречных министров — Малуф, Лангларк, Сион-Танзифер, Пирменс, Фойри и Уитервуд. У каждого огромные поместья, каждый — наследник древнего рода! Казалось бы, интересы каждого из них должны совпадать с интересами тройского государства. Тем не менее, один из них — предатель. Непостижимо! Мне неприятно об этом говорить, потому что, выбирая министров, я допустил какой-то непростительный промах».
«И как ты узнаешь, кто из них — предатель?»
«Здесь-то и зарыта собака. Пока что у меня нет ни одной улики».
Некоторое время, пока звезды всходили на безоблачном небе, присутствующие обсуждали различные способы выявления тайного агента Казмира. В конце концов, когда свечи уже догорали, они поднялись из-за стола и, позевывая, разошлись по спальням.
Король и его кузен готовились к отъезду в Домрейс. Наблюдая за их приготовлениями, Глинет и Друн все больше нервничали — без Эйласа и Тристано их существование в Родниковой Сени снова обещало стать скучноватым и одиноким. Кроме того, их заинтриговали поиски высокопоставленного тайного агента. В последнюю минуту они решили присоединиться к возвращавшимся в столицу, и тоже стали спешно готовиться к отъезду.
Отряд, ехавший по равнине Сеальда, теперь состоял из пяти человек. Поднявшись на перевал Лешего, они, как всегда, остановились и обернулись, чтобы бросить последний взгляд на далекую крепость у пруда Джанглин, после чего спустились по долине Каскадной реки в Ведьмину гавань и переночевали в гостинице «Коралловый букет». Проснувшись до рассвета, они выехали по дороге, ведущей к Туманному мысу, позвякивая упряжью в холодной утренней тишине — первые красноватые лучи солнца озаряли им спины. Вскоре после полудня они прибыли, наконец, в Домрейс.
Эйлас нисколько не заблуждался по поводу намерений Друна и Глинет. Он отвел их в сторону и предупредил о необходимости соблюдать строжайшую тайну: «Здесь мы не играем в игры и не соревнуемся в острословии и сообразительности. Здесь мы рискуем жизнью — помните, что для Казмира человеческая жизнь не стоит ломаного гроша!»
«Почему он так жесток?» — спросил Друн.
«Не знаю. Но он умен и жесток, причем один из его агентов следит за всем происходящим в Миральдре, чувствуя себя в полной безопасности, словно наблюдает за цыплятами, снующими по птичьему двору».
Глинет недоумевала: «Понятно, что он — предатель, но что заставляет
Эйлас пожал плечами: «Возможно, он шпионит просто из прихоти, потому что ему доставляет удовольствие рисковать — или потому, что он хочет доказать себе, что он умнее всех. Так или иначе, он постоянно настороже, подозревает всех и каждого, оценивает каждый взгляд, прислушивается к каждому шороху — ведите себя чрезвычайно предусмотрительно!»
«Ты можешь нам доверять, — обиделся Друн. — Мы не идиоты и не собираемся многозначительно поглядывать на подозрительных субъектов, пихая друг друга локтями и перешептываясь».
«Я прекрасно это понимаю! — заверил его Эйлас. — Более того, рассчитываю на то, что ваши наблюдения окажутся полезными». Про себя Эйлас подумал: «Кто знает? Дети иногда подмечают фальшь и несоответствия, ускользающие от внимания людей гораздо более опытных».
Учитывая эти соображения, Эйлас устроил званый обед, пригласив министров и нескольких придворных. В назначенный день погода оставляла желать лучшего — несмотря на безоблачное небо, море расшумелось, и холодный ветер налетал частыми настойчивыми порывами. Придерживая готовые сорваться на ветру шляпы и плащи, вельможи один за другим заезжали по эстакаде на внутренний двор Миральдры. Там их встречал стареющий сенешаль, сэр Эсте, провожавший каждого по отдельности в небольшой трапезный зал. Здесь их ожидал Эйлас в компании Друна и Глинет.
Так как это не был официальный прием, министры выбирали свободные места по желанию. Три министра сели с одной стороны стола, три других — с другой. Присутствовали также сэр Тристано и два знатных иностранных гостя. Один из последних, высокий и худощавый, с насмешливой продолговатой физиономией, представился как сэр Катрауль из Каталонии. На нем был роскошный костюм невиданного в Тройсинете покроя; он пудрил лицо, как это было принято при аквитанском дворе. Друн и Глинет с трудом сдерживались от смеха — в расфуфыренном иностранце они сразу узнали Шимрода.
Напротив Шимрода сидел Ейн, также изменивший внешность — никто не узнал бы виноторговца Вальдеса в темнокожем седобородом восточном купце с чалмой на голове. Он представился как синдик Хассифа из Тингитаны и почти ничего не говорил.
Когда все приглашенные сели, Эйлас поднялся на ноги: «Сегодня я приветствую моего кузена, двух вельможных гостей из дальних стран и шестерых моих советников и помощников — друзей и наставников, кому я доверяю важнейшие государственные дела. Хотел бы представить их своему сыну, принцу Друну, и моей подопечной, принцессе Глинет. Прежде всего — Малуф, лорд Мауль, из Дассине-та!»
Малуф, невысокий человек крепкого телосложения, с коротко подстриженными черными кудрями, окладистой бородой и круглым бледным лицом, поднялся на ноги, галантно поклонился Глинет и снова уселся.
«Лорд Пирменс из замка Лютесс!» — провозгласил Эйлас.
Пирменс встал и отвесил поклон: он был несколько старше Малу-фа, но отличался стройностью выправки и приятной внешностью; его безукоризненно причесанная серебристая шевелюра, вздернутые надменными дугами брови, серебристая бородка и слегка брезгливые манеры свидетельствовали об утонченной разборчивости.