Зеленое солнце
Шрифт:
— А кто еще будет?
— Мама еще, если оклемается. Давление.
— И все?
— Ну, мы по-семейному, по-домашнему. Без посторонних.
— Я-то как раз посторонняя, — она улыбнулась, качнула головой и неожиданно спросила: — Слушай, Фигаро… А вот тут есть где-нибудь место, где тебя точно не бывает?
— Монастырь есть, семнадцатого века, — рассмеялся Назар.
— Спасибо, учту, — сказала с усмешкой Милана и махнула рукой. — Ладно, увидимся.
И это обнадеживало.
Во всяком случае, если Милана все еще и сердилась, то скорее для проформы. Так ему, по крайней мере, показалось. А если к тому добавить ее поцелуй этой ночью, то, может, еще не все потеряно? Дурак думой
Следующие часы Назар посвятил рубке дров, обустройству поляны мангалом, столом и креслами, а когда уже растопил головешки, подтянулся Станислав Янович, притащив бутылку вина, устроившись поблизости и под руку не влезая. Он лениво поглядывал на племянника и периодически поворачивал голову, когда кто-то показывался на крыльце, выходя из дома. Но каждый раз это оказывался кто-то из обслуги, и Стах становился все напряженнее.
Разговор их — короткий и рваный — перепрыгивал с темы на тему, каждая из которых касалась работы. Стах говорил о новом контракте по поставкам леса, потом резко начинал бухтеть о том, что по уму надо бы открывать лесопильный цех, потому как какого черта они до сих пор не делают элементарное. Потом вспоминал о полученном приглашении на презентацию в Кловске, на которой будут представители интересующих его компаний и надо бы посмотреть на все своими глазами.
Назар отвечал тоже рваными короткими фразами, лишь бы хоть как-то поддерживать разговор, в то время как единственное, что его волновало, это придет ли все-таки Милана, будто бы от этого зависело вообще все на свете. Он снова и снова прокручивал весь их дневной разговор в своей голове и ужасно сердился на себя — вдруг все испортил своим смехом. Можно было как-то иначе ответить, чтобы не злить ее. Потом вспоминал, как она прощалась с каким-то Олексой из своей обычной столичной жизни, и мучился непонятным, смутным, еще не оформившимся до конца чувством ревности к этому Олексе, кем бы он ни был, сознавая, что она здесь временно, а там — навсегда. Пройдет лето и уедет, будто бы ничего и не было.
«Будто бы что-то было!» — еще больше психовал Назар, остервенело перемешивая головешки в золе.
А потом, когда уже не ждал и не надеялся, когда неожиданно примолк Стах, погрузившись в свои мысли, Милана показалась на ступеньках и помахала им ладошкой. И вечер преобразился.
Не жаркий, но теплый, он был наполнен ароматным запахом жареного мяса и дымка — тот был особый, тонкий и чуть фруктовый, они специально держали вишневые дрова для подобных случаев. Назар помалкивал, украдкой наблюдая за Миланой и раз за разом подкладывая ей самые красивые куски или салат. Стах же сделался необычно разговорчивым и, будто бы роль души компании — его привычная роль, разливался соловьем, рассказывая семейные байки хорошо поставленным голосом. Пожалуй, что Шамраю-младшему это даже было бы интересно, он любил, когда дядька иной раз, разомлев после хорошего ужина, пускался в задушевные разговоры и воспоминания о фамильных легендах, но сейчас, в этот вечер, его задачей было другое. Разглядывать Милану, прислушиваться к мимолетным и редким репликам, что она произносила в ответ на рулады Стаха. Ловить каждое движение, каждый жест. Впитывать в себя мимику. И придавать им какое-то значение, будто бы там могло быть значение.
Какое значение может быть в том, чтобы просто ужинать на природе?
Но, наверное, было.
Иначе с чего бы она тоже иногда поглядывала на него, когда Стах отвлекался на мобильный или звал прислугу попросить еще бутылку вина? С чего бы изредка обращалась к нему, прося передать то соль, то какой-то прибор со стола?
С чего бы не сбежала раньше времени, а будто бы тоже длила и длила этот вечер?
Когда на сад уже опустился вечерний полумрак, рассеиваемый лишь светом фонарей, Станислав Янович, разморенный алкоголем и едой, поднялся из кресла и по-отечески проговорил:
— Ну что, Милан? Домой, спать?
Она взглянула на Шамрая, чуть помедлила с ответом, будто размышляя над очень сложным вопросом, и сказала:
— Я еще посижу.
Мужчины на мгновение замерли оба. Назар — и не дышал на своем стуле сбоку от нее. Стах, уже стоявший вполоборота к дому, замедлился. Быстро, оценивающе он глянул на племянника, потом снова перевел взгляд на Милану и нахмурился:
— Уверена? Сыровато становится, прохладно.
— Пледы есть, — их принесла обслуга пару часов назад, когда стало садиться солнце и в саду потянуло свежестью. На это возражать было трудно. Но Стах чувствовал, что если уйти, ничего хорошего из этого не выйдет. А если остаться — то только сильнее на нее надавишь, и это тоже добром не закончится. Опять ускользнет. Из двух зол выбирают меньшее, потому он, изобразив заботу, пробормотал:
— Смотри, не заболей, — а после зевнул и пошел в дом, чувствуя себя… старым. Ведь двое, оставшиеся на улице — слишком юны. А молодость — она всегда тянется к молодости. И дай бог, чтобы только это, только посиделки у огня, дружеская беседа, потому что иначе — как ему быть?
Как ему быть — думал и Назар, и без того тихий в тени дядьки, а теперь и вовсе замолчавший на пару минут, когда тот ушел. И мучительно придумывавший, о чем заговорить. Слишком… слишком уж невероятным было то, что Милана осталась. И все вокруг представлялось уже совсем не таким, как днем, в беседке. Потому что когда вот оно — то страшно, безумно страшно ошибиться.
— Может, чаю хочешь? — неожиданно спросил он. — Можно развести огонь и прям на мангале заварить, он прикольный будет, с дымком.
Она помолчала некоторое время, отмечая про себя, что ей действительно хотелось остаться, и вовсе не потому, что идти в дом рядом со Стахом, вместе подниматься на второй этаж, желать ему спокойной ночи — приобретало в ее голове налет двусмысленности. Здесь, рядом с Назаром, было проще и понятнее.
— Больше всего я люблю тюльпаны, — сказала она, наконец, усмехнувшись.
??????????????????????????- Хорошо. Но лето… а к лилиям ты как?
— Я не заметила у вас лилий.
— Есть немного у мамы, вроде бы. Ну если я их ни с чем не путаю. Из меня тот еще ботаник.
— Тогда розы — тоже неплохо, — рассмеялась Милана.
— Я учту, — улыбнулся вслед за ней Назар. — Так что насчет чая? Или хочешь… хочешь прогуляемся до пруда?
— Нет, давай лучше чаю.
— Я сейчас.
Назар подбросил дров в мангал, распалил их посильнее, метнулся к террасе, где уже приготовлено было все, что нужно для чаепития, включая здоровенный металлический чайник с водой, который он торжественно водрузил на сетку над огнем. А потом зашуршал чаем, зазвякал ложками, чашками, заварником, каждую минуту чувствуя на себе задумчивый взгляд Миланы. И почему-то думалось, что еще никогда они не были настолько наедине, как сейчас.
— Как тебе у нас вообще? — спросил он, снова усаживаясь в свое кресло, когда залил заварку и ожидая, когда можно будет ее разлить. — Ну, если не считать того, что я устроил по дурости.
— Скучно, — пожала Милана плечами и потянулась за пледом. Накинула его на плечи и, съежившись под ним, стала похожа на нахохлившегося птенца. — И здесь все чужое, будто другая планета.
— Наверное, против твоего привычного мира Рудослав и правда другая планета. Совсем скучаешь?
«А по этому своему Олексе скучаешь?» — недоговорил он.