Зеленое солнце
Шрифт:
— Ни про кого нельзя знать всего, — с вызовом сказала она и сделала шаг в сторону, стремясь обойти Стаха, чувствуя и опасение, и неприязнь одновременно. Стах отзеркалил ее движение, перегораживая неширокую дорожку как путь к спасению. Заводился все сильнее, и она это видела. Но в то же время — ни единой эмоции на его лице, чтобы подтвердить, что это так. Снаружи он был холоден.
— Нельзя, — вслух согласился с ней Стах. — Именно поэтому надо, чтобы ты знала. Назар не тот человек, с которым стоит общаться девушке, вроде тебя. Не заиграйся, потому что тебе игра, а он над собой
— И что же вы видите?
— Что он слишком горячий. Настолько, что однажды рискует оказаться в тюрьме, если его не сдерживать. Уже бы оказался, я его только чудом вытащил. В шестнадцать лет он чуть не убил собственного отца только потому, что разозлился. Ты уверена, что это тебе подходит? Потому что Сане не подходит точно, да и я не хочу выносить этот сор из избы.
Милана вздрогнула, будто Шамрай ей объявлял приговор, а не племяннику. Потому не сразу нашлась, что ответить. Слишком молода была против Стаха, и хоть и имела зубы, и кусаться умела, но в их противостоянии — преимущества были не за ней. Впрочем, свои позиции она все же удерживала.
— То есть папе вы пока не жаловались, да? — уточнила она, отступая от Стаха, чтобы сохранить дистанцию.
— Милана, я не изверг и не урод, даже если тебе кажется, что это не так. Я желаю тебе добра. Да и Назару тоже. И лезть не собираюсь, тем более, через твоего отца. Но именно поэтому говорю — вы друг другу не подходите. Ничем хорошим это не закончится. Хотя решать что-то все равно тебе.
— Тогда я пойду… — она растянула губы в деланной улыбке, — решать. Можно?
Стах с трудом оторвал от нее взгляд. Дошло. Отодвинулся и освободил ей дорогу.
— Хорошего дня, Милана, — пожелал он ей.
— И вам, — прошелестела она и проскочила мимо него — в дом, а потом в комнату, где можно было спрятаться, и где можно было подумать. По дороге быстро отыскала в телефоне контакт Назара, но сразу и одернула себя. Не говорят о таком по телефону. Да и Стах — не тот человек, которому она доверяет, он что угодно может наговорить, даже если в его словах и есть правда. И все же до самого вечера, пока торчала в поместье, и потом, пока ждала Назара в домике его бабушки, постоянно возвращалась к тому, что сказал Шамрай. Сама она знала слишком мало, и скорее могла лишь предполагать. А это было неправильно по отношению к Назару, все равно что гадать на кофейной гуще.
Милана задумчиво рассматривала коричневую жидкость, остывающую в чашке, которую она держала в руках, когда скрипнула калитка. Она подняла голову, облегченно выдохнула, отставила в сторону недопитый кофе и спешно пошла по дорожке навстречу Назару. Он мчал к ней, уставший, но, кажется, даже не замечающий своей усталости, а когда они наконец встретились на середине пути, потянулся за поцелуем.
Потом она кормила его ужином, поила чаем, слушала его рассказы, говорила сама. А в сумерках они ушли на речку, что стало уже привычкой — заканчивать вечер у воды. Когда можно было молча сидеть, прижавшись друг к другу и слушая звуки начинавшейся ночи.
Они расположились на пирсе, свесив ноги с бревенчатого настила. Натянув на мокрое тело футболку Назара, Милана удобно устроилась в его руках. Где-то вдалеке резко крикнула ночная птица. Милана повернула к нему голову и негромко проговорила:
— Мне сегодня Стах рассказал, что когда-то вытащил тебя из тюрьмы.
??????????????????????????Назар быстро глянул на нее, всего на секунду, но она почувствовала, как руки его напряглись, и как напряглось все тело, до этого спокойное и расслабленное.
— В смысле — рассказал? — с трудом проронил он.
— Сказал, что ты отца избил. Сильно.
От этого ее уточнения он побледнел. Обычно, когда смущался, то пятнами шел, а тут — побледнел. Не смутился, нет. Медленно разжал руки, выпуская ее из объятия, и ответил:
— Было дело.
— Расскажешь? — попросила она, не отстраняясь.
— Да что тут рассказывать… правда было. Долбанул так, что в башке что-то повредил, и он в кому впал. Еле откачали.
Она вглядывалась в его лицо, словно пыталась разглядеть то, что случилось много лет назад.
— Ты никогда не говорил об отце, — сказала Милана и снова устроилась у него под рукой, возвращая себе его объятие. — Где он сейчас?
В ответ он прижал ее к себе так крепко, что нечем стало дышать — и вспомнилось, что в руках его дурная сила. А потом так же быстро отпустил, но на этот раз не отстранялся. Только напряжен был еще больше. Сталь под кожей.
— Не знаю я, где он сейчас. И знать не хочу. А если б и хотел — сейчас-то чего? После того, как я его чуть не прибил? Он же… он же маме всю жизнь испортил. Она бы совсем иначе жила, если бы не он… она его любила, молодая была, мечтала о чем-то, а он женатый оказался, ну и в кусты… Преподавал у нее что-то там, а после того она универ бросила, домой вернулась и меня в подоле притащила. Если б хоть не забеременела, а так еще и я прицепом. Ей стыдно было, да и не до учебы с дитём, а как дед Ян умер — так вообще… Это я ее всю жизнь в деревне этой продержал. Цветок жизни, блин. Она его винила, а на самом деле… могла же и аборт сделать, а пожалела, получается.
— И где среди этого твой отец? Откуда он взялся? Ты его искал, что ли? — засыпала она его вопросами, мало что понимая из сказанного. Все это казалось ей каким-то ненастоящим, будто история из телевизора.
— Сам нашелся. Приперся на мой день рождения, когда мне шестнадцать исполнилось. Какие-то предъявы матери кидал, типа от меня не отказывался и вообще хочет с нами семью. Я тогда так нихрена и не понял. Мать его послала, а он потом через время снова приперся, бухой, ну я и…
Назар осекся и замолчал.
— Ну да, кулаками махать ты мастер..
— Да не дрался я! — запальчиво ответил он и заткнул самого себя, не позволив больше горячиться. Мотнул головой и тихо, хмуро продолжил: — Не рассчитал просто. Мать его выпихивает, он не выпихивается, я его за шкирку взял и на крыльцо… Я в шестнадцать уже приседал со штангой в пятьдесят килограммов на спине, откуда ж я знал, что он так полетит, блин. Силой я точно не в батю… а его вырубило там же, кровища…
Милана резко повернулась так, чтобы видеть его лицо, обхватила его ладонями. Оно было холодным, по-прежнему бледным, почти безжизненным.