Зеленые холмы Винланда
Шрифт:
7
Осенние бури могли налететь со дня на день. Ветер был ровный, но часто менял направление. Так что гребцам не до отдыха. Новгородцам чуть полегче – и еда пообильней, и сидели без цепи, и могли походить по судну без помех. Спали опять же не на скамьях, прикованные цепью, а в затишке, под кожами.
Когда с севера тянуло промозглой сыростью, всех охватывала дрожь. Ленок просил укрыть его потеплее – озноб бил нестерпимо. Странно, как его оставили на судне, такого слабого и больного.
– Ой, братцы, – стонал Ленок, – а
– Да не горюй, Ленок! Ты с нами, мы с тобой, боги нас не оставят! – утешал Сивел. – Люди живут, и нам пожить можно.
– Все ж боязно! Вишь, лес везем? Знать, там и такого нет. Непривычно нам будет, братцы.
Ко всему привыкнуть можно…
На третье утро прибыли. Ветер был попутным, весла убрали внутрь. По правому борту проплывали низкие скалистые берега, изрезанные бухтами. Холмистая равнина, валуны и каменные осыпи. Далекие горы сверкали вечными ледниками. А людей и не видать. Совсем голая земля.
Порасспросить, что ли, бывалых на судне – из тех, кто ранее сюда уже плавал? Как тут вообще люди живут, и где они, кстати?
На удачу бывалым оказался лекарь, Веф. Ленок с ним так и так общался, мало сказать, часто – и по болезни, и вообще.
Рассказал Веф:
– Вон там впереди – это утесы Воргарфьорда. А за ними в заливе – городок Эйрарбакки. Мы туда заходить не станем. Нам еще далеко идти. Нам в Брейдифьорд. Там живет дядюшка нашего хозяина. Там и зазимуем, если ничего не подвернется. Еще мыс Рейкьянес обогнуть надо. За ним много поселков имеется. Но нам дальше…
Воргарфьорд, Эйрарбакки, Брейдифьорд… Чего только варяги не придумают, лишь бы общего языка с русским человеком не найти! Нет, общий смысл-то ясен. Плыть им еще долго, но уже вдоль берега. Селения будут попадаться все чаще. А их пристанище – на севере, где берег так изрезан фьордами, что только опытные моряки могут, по им одним известным приметам, отыскать нужный.
Ближе к вечеру обогнули длинный мыс и повернули к северу. Кормщик данной ему властью решил ночь переждать в селении Кеблавик, поглядывал на небо и предвещал шторм. А и впрямь погода внезапно изменилась. Ветер усилился – хоть и попутный, но сейчас лучше б его не было: при заходе в узкий фьорд лучше б не подгонять. Так что пришлось налечь на весла – в противоход, притормозить. Благо, кормщик оказался большим докой. Вошли удачно.
По берегам – поселок. Длинные низкие серые дома, разбросанные в беспорядке, с огороженными дворами – не более двух дюжин. Вдали бурые пятна – квадраты убранных полей. Крохотные клубочки овец переползали с места на место. Даже коровы! Значит, жизнь идет и тут. Живут, правда, разбросанно. А с другой стороны, чего людям тут тесниться? Места много, врагов нет, далеко они за морем.
Судно вышли встречать, казалось, все жители поселка. На причале столпились коренастые мужики, спокойные и деловитые. Под стать была и высыпавшая ребятня. Народец крепкий. Да, тут Север, тут слабому делать нечего.
Сходни грохнули о доски причала. Первым на палубу ступил осанистый пожилой человек в кожаной куртке и суконных штанах. Кормщик почтительно, но не подобострастно поклонился. Ага, это и есть дядюшка Кальфа Тормсона. Кормщик что-то говорил ему, указывая на новгородцев. Рубленое лицо дядюшки было непроницаемо.
– Про что говорят, Ленок? – легонько пихнул Сивел в бок. – Про нас, нет?
– Кажись, про нас. Вроде хвалит. Вроде что-то просит. Толком не разобрать… Ага, а дядюшку Кальфа, стало быть, кличут Торгейром Олавсоном. Кормщик назвал.
– Ты не про дядю, ты про нас, Ленок.
– Да не пихайся ты! Больно же! Говорю же, вроде хвалит, но вроде и просит…
Началась выгрузка. Прикатили телеги, влекомые коротенькими мохнатыми коньками. Грузчики сносили кули, мешки и бочки по шаткому настилу сходней. Бревна скатывали на веревках и тут же отправляли телегами вверх, к поселку. Белян и Сивел присоединились к грузчикам. Ленок же пока был слаб…
Уже в густых сумерках закончили выгрузку. Новгородцев отвели за милю от поселка. На пологом холме – усадьба. Тут и обитает сам Торгейр Олавсон. Запах навоза, прели и свежего сена. Топот, мычание и блеяние скота, загнанного на ночь под крышу. Вот и новгородцы, небось, нынче как тот скот…
Их ввели внутрь. Низкий потолок, двухскатная крыша, тяжелый дух. Грубый стол, скамьи. Скамьи уже заняты прочими гостями Торгейра Олавсона.
И кормчий тут, и лекарь Веф. И еще какие-то из местных. Надо понимать, уважаемые. Одна скамья еще свободна. Для новгородцев? А они здесь кто? Гости или прислуга? Нет, прислуга – женщины, расставляющие посуду и котлы с варевом.
Торгейр Олавсон во главе стола жестом предложил новгородцам сесть. Разлил по деревянным кружкам хмельного из кислого молока – мюсу, вроде браги. Заговорил торжественно, то и дело указывая кружкой в сторону новоприбывших.
– Вроде отпускает нас, – зашептал Ленок. – Хочет в нашем лице иметь не рабов, но хороших работников и верных друзей.
– Выпьем, коли так, – обрадовался Сивел. – Видать, Кальф не забыл-таки о наших заслугах, передал кормчему слово для дядюшки – за нас чтоб замолвить. Выпьем! Хотя лучше бы меду, а не этой кислятины.
Выпили. Застучали ложками, зачавкали.
Когда первый голод был утолен, Торгейр Олавсон снова разлил брагу и обратился уже напрямую к новгородцам.
Ленок напряженно вслушивался, силясь понять главное:
– Если раб пил вино из хозяйских рук, то он свободен, – пересказывал своим. – Что-то еще о голой или стриженой голове говорит, да я не пойму, к чему это. Значит, мы теперь его работники, хотя и свободные.
– Свободные, хотя и его работники, – хмыкнул Сивел. – Однако без еще одной кружки не разберешься. А то и без двух-трех. Наливай!
Налили, выпили. Налили, выпили. За столом стало шумно. Прочие гости подходили, гулко хлопали по спинам. Надо понимать как знак приятия? Так и будем понимать. А то ведь иначе в ответ можно схлопотать. Сивел – молодец горячий…