Зеленый человек
Шрифт:
Я решил, что Люси протянет до самой смерти, так и не открыв мне этой особенности, если ее не поторопить, и я сразу же задал наводящий вопрос.
— Какая именно? — спросил я, почувствовав себя актером в телевизионном спектакле; в точности такое же ощущение преследовало меня практически постоянно, когда я имел дело с Даяной.
— Дело в том, по крайней мере вы сами так говорите, что Андерхилл вас узнал. Разумеется, он мог ошибиться и принять вас за кого-то другого, но если он действительно опознал именно вас, есть все основания утверждать, что он в каком-то смысле живет в двадцатом веке, хотя физически
Ник заерзал на стуле.
— Установить контакт с призраком? Но как же это можно сделать, Лу?
— Я же говорила раньше, твой отец мог бы попробовать завязать отношения с женщиной, которую, как ему кажется, он видел, а пожалуй, и видел на самом деле — я никогда не отрицала, что это возможно — или попытался бы вступить с ней в разговор, если снова ее встретит. То же самое относится и к Андерхиллу. Тот, кажется, услышал, как сегодня вечером произнесли его имя. Хотя я не думаю, что это Андерхилл, но так считает твой отец. На его месте я бы задержалась в ресторане позднее обычного и подождала, не появится ли Андерхилл. В следующий раз он мог бы с ним и заговорить. С вашей точки зрения, это логично, у вас нет возражений, Морис?
— Господи,Лу, — сказал Ник, прежде чем я успел ответить (а я бы, конечно, согласился с ней). — Ну зачем папе сидеть до глубокой ночи, ожидая встречи с этим ублюдочным призраком? Кто его знает, какие напасти обрушатся на голову того, кто этим занимается. Вести игру с такими вещами, скажу я тебе, к добру не приведет. Посмотри на этих лохматых, которые ходят к медиумам, на спиритические сеансы, занимаются парапсихологией и так далее. Свихнувшиеся психи — вот кто они такие, во всяком случае большинство из них. И прекрати так усиленно интересоватьсяэтими вещами. Папа сейчас чувствует себя очень неважно, в голове у него сумбур, ему не дают покоя мысли о дедушке. Оставьэто, Лу.
— Хорошо, я больше не буду. Но напрасно ты думаешь, что все, как ты сам, поддаются настроениям. У тебя дьявольски светлый ум, Ник, но почти всегда, если только дело не касается Ламартина, твои мысли в разладе с чувствами. Я же предпочитаю не заблуждаться и относиться к словам твоего отца так, как они того заслуживают. Но обещаю к этому разговору больше не возвращаться. А пока пойду спать. Увидимся завтра утром.
— Ты не должен принимать слова Люси близко к сердцу, — сказал Ник, когда мы остались одни. — Она соскучилась по горячим академическим баталиям. Тут я ее не одобряю, но жены преподавателей университетов даже двух связных замечаний не могут сделать, о чем бы ни шла речь. А вообще-то с ней все в порядке. Знаю, ты не можешь понять, что я в ней нашел, не уверен, что сам понимаю, но я ее люблю. Несмотря ни на что. Как ты себя чувствуешь, папа?
Я был в нерешительности. До этого момента у меня и мысли не было о том, что в данную минуту мне хотелось ему сообщить незамедлительно; точно так же я выпалил на одном дыхании мою обличительную речь о смерти, словно знал ее наизусть, хотя, как понял с запозданием, сознательно не смог бы повторить ни единого слова. Я отбросил колебания.
— Думаю, что должен был сделать для деда больше, чем получилось на деле. Я говорю не о чувствах, которые каждый питает в душе, не о желании, чтобы при жизни к нему относились уважительнее, добрее и тому подобное. Я мог постараться и как-то помочь ему прожить дольше. Например, все эти прогулки, возможно, его излишне утомляли. Я должен был подумать об этом, потолковать с Джеком Мейбари или сделать что-то еще.
— Постой, начнем с того, что мой дед — не твой пациент. А Джек — хороший врач, он знал, что для деда лучше. Да и тот был крепким стариком; черт возьми, он умер бы намного раньше от душевного дискомфорта, если бы его все время держали взаперти. Не переживай.
— Хм-м. Не хочешь виски или пива?
Ник покачал головой:
— Налей себе.
Наливая, я произнес:
— Здесь очень крутая лестница. Я должен был…
— Что ты мог сделать? Встроить лифт? Не думаю, что удар получают от того, что поднимаются по лестнице. Дело в сердце, я полагаю.
— Не знаю, — я опять заколебался. — Все это навело меня на мысли о твоей матери.
— Мама? Какое она имеет к этому отношение?
— Знаешь, я чувствую свою ответственность и за нее, некоторым образом.
— О папа, единственный человек, на ком лежит ответственность, так это тот парень за рулем. Возможно, мама и сама была немного виновата, потому что переходила дорогу, хорошенько не посмотрев по сторонам.
— Меня никогда не покидала мысль, что она могла это сделать обдуманно.
— О боже, да ведь она держала за руку Эми! Мама ни за что не стала бы рисковать, когда Эми рядом. И зачем ей это было нужно? Я имею в виду самоубийство.
— Это очевидно. Томпсон ее унизил.
Томпсон — человек, ради которого Маргарет оставила меня и который за четыре месяца до ее смерти сказал, что вовсе не собирается оставлять жену и детей и создавать с ней новую семью.
— Ну, тогда пусть у Томпсона и болит голова, если вообще можно найти виноватого. Лично я в это не верю.
— Я должен был удержать ее от этого шага.
— Ох, ерунда. Как? Она — свободный человек.
— Мне надо было лучше к ней относиться.
— Ты относился к ней настолько хорошо, что двадцать два года она была с тобой. Все это чепуха. В действительности не твоя вина в ее смерти тебя беспокоит, а то, что она умерла. То же самое с дедом. Их смерти напоминают, что придет день, когда и тебя постигнет та же судьба. Знаю, тебе неприятно, что я сейчас подыгрываю Люси, но ты ведешь себя как эгоист. Прости, папа.
— Хорошо, может, ты и прав.
Он, безусловно, был прав, если говорить о первой половине его обвинений — меня преследовало смутное, но постоянное отчаяние, бессмысленный страх из-за того, что я прожил с покойницей столько лет, говорил, принимал гостей, выезжал, ел, пил с нею, а главное, занимался любовью и имел от нее детей. До сих пор не меньше трех-четырех раз я просыпался по утрам с мыслью, что Маргарет еще жива.
— А как Эми? — спросил Ник. — Она так выглядит…