Зеленый мост
Шрифт:
– Не за что, и вас с наступающим.
Та кивнула, не отрываясь от телефона. Что ей до Мишки…
– У тебя красивый голос, – вдруг сказала женщина не глядя. – Ты можешь быть обаятельной, но не хочешь.
– А зачем? – всерьёз спросила Мишка.
– А затем, что только жалким подросткам бесплатно дают безалкогольный глинтвейн, – усмехнулась женщина, остро взглянув. – Да и то лишь под Новый год. Или ты и дальше собираешься жить на подачки?
Мишка чуть не вскочила, чтоб убежать. Ну а дальше что? Идти по ослепительным новогодним этажам под музыку и писк терминалов, списывающих щедрые денежки, мимо и мимо праздничных людей, бессильно шипя всякие гадости про эту женщину, которая, между прочим, права? Глинтвейн ей подарили потому, что она правда жалкая.
– Ваш разговор – это тоже подачка, – подумав, сказала Мишка. – Какое вам до меня дело?
– Так жалко же, – кивнула женщина. – Маленькая, мокрая, один на один с жестоким миром, – она усмехнулась. – С проблемами какими-то в семье и в школе. Но ты пойми, долго жалеть не будут – вот выйдешь из этого возраста, который все помнят как ужасный, и никому даже случайно дела не будет.
– Я знаю, – Мишка вспомнила про маму, до которой точно никому не было дела. Иногда даже самой Мишке. – Дело есть только близким, да и то не всегда. А бесплатно люди только за какую-нибудь выгоду друг другу помогают.
– А тебе не помогает никто, потому что выгоды от тебя никакой, – она снова усмехнулась. – Ну что у тебя есть, что ты могла бы поменять на внимание и поддержку?
– Людям нравится помогать, потому что тогда они чувствуют себя более значимыми, – кое-как выразила Мишка впечатление от всего этого странного разговора. – Так что просто есть… жалкая я.
– Умница, – кивнула женщина. Какой у неё всё-таки острый, колющий взгляд. – То, что нам кажется бескорыстием, иногда им вовсе не является. Но это всё слишком сложно накануне Нового года. В это время принято улыбаться и дарить подарки, – усмехнувшись, она вынула из сумочки белую картонную коробочку и положила на стол. – Денег это не стоит, не пугайся. Просто тебе нужно немножко уверенности, вот я это тебе и дарю.
– Но…
– Хотя следует добавить немного стойкости и цепкости ума, – она задумчиво постучала идеальным, но без следов лака, ногтем по крышке коробочки. – Знаешь, если не включить мозг в твоём возрасте, мир потом окажется мерзким, – она подтолкнула коробочку к Мишке и поднялась. – До свидания, медвежонок! Будешь умницей – увидимся!
Кофе её остался нетронутым.
«Медвежонок»? Откуда она знает?! «Увидимся»?
На улице стояла тьма в рыжих пятнах фонарей. Дождь неостановимо лил и лил, ветер порывами гнал воду в лужах, хлестал по ним невидимой метлой, и Мишке на миг стало интересно, не закрыли ли сегодня дамбу, как неделю назад, когда погода была вот такая же и всем на телефон пришло штормовое предупреждение. Как специально для неё, потому что всю эту неделю и дома, и в школе бушевало наводнение, очень похожее на видео с дамбы: во мраке, прорезанном прожекторами, злые огромные волны бьются в белый батопорт, едва не перехлёстывая, и грохот жуткий, аж хочется съёжиться и исчезнуть. А её настиг такой же шторм из учительских выговоров, двоек, позора и тухлой тишины на бессмысленных последних уроках четверти, скандалов дома, сидения, под вопли и грохот игр младших, за письменным столом над нерешаемым уравнением, пока в голове не начинают жужжать жуткие мухи – из-за них, мух этих мерзких и жирных, потом бессонница всю ночь и жуткий мёртвый сон перед утром, такой глубокий, что мама едва могла её растолкать и выгнать в школу.
Да, исчезнуть бы, укрыться хоть где-то. Но куда тут исчезнешь. Сбежать из дома – такой дурой она не была. Найти маленькую зелёную дверку в волшебную страну, где она станет златовласой принцессой и будет кататься на фиолетовом драконе высоко-высоко над заросшими лесом волшебными горами? Ага. А чтоб дракон какал бабочками, тоже включить? Да не надо ей на самом деле никаких сказок. Ей бы уголок, чтоб спрятаться ото всех и всего. В тишине.
Ветер мокрой тряпкой хлестнул по лицу, и она очнулась. Темно, поздно – надо домой. Кстати подкатил автобус, а проездной вот он, в рюкзаке… В автобусе противно пахло мокрыми людьми, табаком от кондуктора, но всё лучше ехать, чем брести под дождём по лужам.
В рюкзаке лежит и белая коробочка. Как женщина ушла, Мишка хотела встать и уйти, не трогая подарок, понимая, что с ней просто пошутили. Чудес не бывает. Отпила остывший глинтвейн – кисло и противно. Подумала. Потом из любопытства всё же открыла коробочку: там лежал узенький чёрный браслетик из чего-то вроде пластмассы. На свету чернота немного отливала синими искрами, а сам браслетик почти ничего не весил. Но, в общем, стильный. Подобные штуки иногда дают в дорогих магазинах одежды в подарок за покупку, вот и этой даме в чёрном тоже, наверно, дали, а он, копеечный такой, ей ни к чему. Вот и подарила жалкому подростку. Подачка. Сама виновата… Пусть будет, пусть напоминает, как стыдно быть жалкой. Да и в самом деле уверенности со стойкостью где-то бы раздобыть, и Мишка спрятала коробочку с браслетом в рюкзак.
Пока бежала с остановки до дома, куртка опять промокла на плечах и груди и джинсы – насквозь. Казалось, кто-то с неба нарочно выцеливает её пожарным шлангом и злой ледяной водой промывает от последнего тепла. Это так невыносимо – когда холодно! Хотелось заплакать, но она укрепилась и добавила скорости. Пусть небо рыдает взахлёб, а она – не будет. В подъезде охватило влажной духотой. В лифте лужа – со всех натекло. С Мишки тоже вон капает. Ну и что.
– Как, что, исправила?! – мама торопливо вышла в прихожую, хотя Мишка вошла бесшумно. – Да что молчишь? Нет?!
– Нет, – Мишка мотнула головой. – Мам, куда куртку повесить? Сырая насквозь. И ботинки вот…
– На репетитора денег отец не даст, – мама забрала куртку. – Итак от тебя одни расходы, а толку – ноль. Напихай вон в ботинки газет и поставь к батарее, но не близко. И давай в душ, а то простудишься, Катюшку с Митей заразишь, мне только этого не хватало. Одни проблемы от тебя…
Ну да. Одни проблемы. Мишка сама – целиком одна большая проблема. И помощи ни от кого не дождёшься, это она ещё летом поняла, когда в жару… Мухи… Да что там летом – куда раньше, в тот жуткий Новый год на даче пять лет назад. Когда в соседней комнате звонили новогодние куранты, а она… В темноте…
– Ноги в тазике с марганцовкой подержи! – добавила мама в спину. – И лекарства потом намажь погуще!
Как будто Мишка сама не знает, как быть со шрамами. Ну ладно, спасибо, что мама вообще про это помнит.
2
Тридцать первого декабря, бесснежным тусклым утром родители собрались, прихватили с собой младших и уехали на дачу. А «эту дуру» Мишку оставили наедине с учебниками, мол, никакого «Нового года» и подарков не заслужила, сиди учи, дебилка. Хлеб, молоко, овсянка, сосиски, яйца в холодильнике есть, с голоду не помрёшь, а проверять будем видеозвонками, и попробуй только уйти из дома! Наступила тишина.
И она поняла, что случилось чудо.
Тихая, тишайшая тишина. Ни Катькиных с Митькой воплей, ни родительских разборок. Ничего. Лучший новогодний подарок. То ли дождик, то ли мокрый снег шуршит снаружи по стёклам, а она одна в тишине и тепле… Дача эта их… Да чтоб она провалилась! Понятно, сам по себе старый домик под шиферной крышей, тесный и темноватый, ни в чём не виноват, но Мишка ненавидела дачу. Каждый перекошенный наличник, каждую половую доску, каждый тазик на кухне, каждую редиску или луковицу на грядке. Она ненавидела даже Выборгское шоссе, которое вело в дачную сторону, каждый столбик, указывающий километраж. И это была абсолютно справедливая ненависть.