Зелёный мозг
Шрифт:
— Да?
— Мое время?
— Поспи еще, Джонни. У тебя есть еще пару часов.
Хуан закрыл глаза, снова лег в кресло, но глубокий сон ушел от него. Что-то с кабиной… что-то. Здесь было что-то, что требовало его внимания. Сознание уводило его все дальше и дальше.
Плесень.
Сейчас она чувствовалась в кабине сильнее, чем прежде — и к ней примешивался запах ржавчины.
Эти запахи наполнили Хуана уныньем. Он чувствовал, как машина его везде разрушается, а ведь грузовик был символом цивилизации. Эти настойчивые запахи представляли всему живому признаки увядания и смерти.
Он гладил волосы Рин и думал: «Почему бы нам не взять хоть частицу счастья, здесь, сейчас? Завтра мы можем быть уже мертвы… или хуже.»
Он снова медленно погрузился в сон.
Стая длиннохвостых попугаев объявила о наступлении рассвета. Они щебетали и сплетничали в джунглях около реки. К хору присоединились птицы поменьше: взмахи крыльев, чириканье, щебетание.
Хуан слышал птиц, как будто они тянули его к пробуждению с огромного расстояния. Он проснулся в поту, чувствуя странную слабость.
Рин отодвинулась от него ночью. Она спала, свернувшись калачиком, возле стены кабины с ее стороны.
Хуан уставился в сине-белый свет за окнами. Дымка тумана скрывала верхнее и нижнее течение реки.
В спертом воздухе кабины чувствовалась влага и нездоровая теплота. Во рту у него было сухо и горько.
Он сел прямо, наклонился вперед, чтобы заглянуть в изгиб ветрового щита над головой. Спина его ныла от неудобного положения во сне.
— Не ищи поисковые группы, Джонни, — сказал Чен-Лу.
Хуан кашлянул и сказал. — Я просто смотрю, какая погода. Скоро надвинутся дожди.
— Возможно.
«Такое серое это небо,» — думал Хуан. Там была пустая щель для посадки одного ястреба, который парил в поле зрения над верхушками деревьев с неподвижными крыльями. Ястреб величественно наклонил голову, взмахнул крыльями раз… другой и полетел вверх по течению.
Хуан перевел взгляд ниже, заметил, что за ночь кузов машины превратился в дрейфующий остров из приставших бревен и кустов. На бревнах он видел мох-паразит. Это был старый остров — по крайней мере ему был уже сезон… нет старше. Мох был толстый.
Пока он следил за ним, между машиной и бревнами прошел круговорот. Они разошлись в стороны.
— Где мы? — спросила Рин.
Хуан повернулся и увидел, что она проснулась и села. Она избегала его глаз.
«Что за черт! — думал он. — Неужели она стыдится?»
— Мы там, где всегда были, дорогая Рин, — сказал Чен-Лу. — Мы на реке. Ты голодна?
Она обдумала вопрос и почувствовала, что голодна, как волк.
— Да, я хочу есть.
Они ели быстро и молча, а Хуан все больше убеждался, что Рин избегает его. Она первой вылезла из люка кабины наружу и оставалась там долго. Когда она вернулась, то легла на свое кресло и притворилась, что спит.
«Ну и черт с ней,» — подумал Хуан. Он вышел через люк и с силой его захлопнул.
Чен-Лу наклонился вперед и зашептал в ухо Рин.
— Ты очень хорошо вела себя ночью, дорогая.
Она заговорила, не открывая глаз: — Пошел к черту!
— Но я не верю в черта.
— А я, что верю? — она открыла глаза и уставилась на него.
— Конечно.
— Каждый думает по-своему, — сказала она и закрыла глаза.
По какой-то причине он не смог понять интонацию. Ее слова и действия разозлили его, и он постарался привести ее в ярость тем, что знал о ее вере: — Ты страшная язычница!
И снова она заговорила, не открывая глаз: — Это же самое мне говорил кардинал Ньюман.
— Ты не веришь в первородный грех, — захихикал он.
— Я только верю в особого рода чертей, — сказала она и снова посмотрела на него, твердо, не отводя своих зеленых глаз.
— Каждому свое, разве не так?
— Вы сказали это, не я.
— Но ты действительно сказала это.
— Да неужели?
— Да, ты сказала это!
— Вы кричите, — сказала она.
Он выждал момент, успокаиваясь, а затем сказал шепотом: — А Джонни, он был хорош?
— Лучше, чем когда-либо удавалось вам.
Хуан открыл люк и вошел в кабину раньше, чем Чен-Лу смог ответить, и увидел, что Рин смотрит на него.
— Здравствуй, шеф, — сказала она. И она улыбнулась широкой, интимной и разделяющей чувства улыбкой.
Хуан улыбнулся в ответ и скользнул в свое сиденье.
— Нам сегодня предстоит преодолеть стремнины, — сказал он. — Я чувствую это. Что это вы там кричали, Трэвис?
— Так, ничего, — сказал Чен-Лу, но в голосе его все еще был гнев.
— Это идеологическая проблема, — сказала Рин. — Трэвис остается воинствующим атеистом до конца. А что касается меня, то я верю в небеса. — Она погладила Хуана по щеке.
— Почему ты думаешь, что мы около стремнины? — спросил Чен-Лу. А сам подумал: «Я должен перевести разговор на другую тему! Это опасная игра, которую ты затеяла со мной, Рин.»
— Во-первых, течение быстрее, — сказал Хуан.
Он пристально посмотрел в передние окна. Река выступала сейчас в новом свете, определенно ярко выраженная вертикальная качка. Горы подтянулись ближе к руслу. От линии берега отходит больше завихрений.
Группа длиннохвостых обезьян стала бегать по кабине. Они рычали и гримасничали с деревьев левого берега и оставили машину только у изгиба реки.
— Когда я вижу там какое-нибудь существо, я должна спрашивать себя: оно настоящее или только кажется таким? — сказала Рин.
— Это действительно обезьяны, — сказал Хуан. — Я думаю, есть вещи, которые наши друзья не в состоянии имитировать.