Шрифт:
За стенами берлоги мела метель, а внутри было тепло и уютно. Тикали ходики, потрескивали дрова в печи. На столе ярко горела свечка.
Манюся протянула к свету свою работу, полюбовалась. Настасья Петровна тоже глянула и похвалила:
– Красивый шарфик получается! Умница!
Для своих семи лет Манюся и впрямь была очень разумной девочкой. Когда она была ещё совсем малышкой, мама покинула её ради очень важных дел на небесах. После этого девочка осталась за хозяйку и в общем-то неплохо справлялась с этой обязанностью. Вот только одиноко ей было. Дом стоял посреди леса – где ещё стоять дому лесника? Отец целыми днями пропадал на работе. А Манюся была всё одна да одна.
Единственной её подругой и советчицей стала пожилая медведица Настасья Петровна, которая даже от зимней спячки отказывалась, чтобы девочке было с кем поговорить длинными ненастными вечерами. Известная рукодельница, Настасья Петровна и Манюсю научила вышивать и вязать.
Медведица тоже вязала шарф – в подарок мужу, Кузьме Михалычу, который крепко спал в уголке за занавеской. Бурый шарф был уже почти готов, широкий, как целое покрывало.
Настасья Петровна вязала толстыми деревянными спицами, они пощелкивали друг о дружку: «Клик-клик!» А у Манюси спицы были железные, тонкие, и звенели: «Цок-цок!»
– Что папа? – осторожно спросила медведица.
– Всё то же, – грустно ответила Манюся. – Смотрит сквозь меня, будто я стеклянная. И улыбается… Мамы нет, а он улыбается! Заколдовали его, точно.
– Ох, похоже, знаю я, что это за колдовство, – медведица покачала головой. – Что бабка-то велела?
– Да я тебе уже столько раз всё рассказала, – улыбнулась Манюся.
А Настасье Петровне того и надо было – чтобы подружка повеселела.
– А ты ещё раз расскажи.
– Ну, слушай. Бабушка Парфёна дала мне эти три клубка и велела связать из них шарф: одна полоска – как первые берёзовые листочки, другая – как листики медовой липы, а третья – как листья дуба на исходе лета. А когда пойдёт первый снег нового года, я должна этим шарфиком привязать к себе папу – на минуточку – тогда всякое колдовство спадёт, и будем мы с ним жить всю жизнь в любви и согласии.
– Вдвоём? – медведица почему-то вздохнула.
– Конечно! – откликнулась Манюся. – Никто нам больше не нужен!
– А успеешь? До Нового года всего три дня осталось.
– Успею.
Некоторое время было слышно только «клик-клик» да «цок-цок».
– Ку-ку, – сказала кукушка, выглядывая из ходиков. – Уже пять часов.
– Ой, мне пора, – Манюся поднялась. – Надо ужин приготовить. Может, папа поест хоть немножко.
Она сложила рукоделье в сумку, надела шубку.
– Давай провожу, – предложила Настасья Петровна.
– Не надо, – девочка махнула рукой. – Ты лучше спать ложись, не то завтра не добужусь тебя.
– А ты погромче стучи, – засмеялась медведица.
– Так я же и Кузьму Михалыча разбужу.
– Это вряд ли! Он коли с осени уснул, так до самой весны не проснётся, хоть из пищали над ухом пали.
***
Отец опять не притронулся к еде. Он крутил в руках расписную ложку и бездумно улыбался. Стыло жаркое, оседала пена на квасе…
– Папа, что ты всё молчишь? – Манюся подсела к отцу. – Спросил бы, где я бываю, с кем дружу.
Тот, не взглянув на неё, повторил равнодушно:
– Где бываешь? С кем дружишь?
– Я дружу с медведицей! В гости к ней хожу, в берлогу, – Манюся надеялась, что отец удивится. Пусть бы даже рассердился, лишь бы хоть как-то заинтересовался.
Лесник и в правду оживился.
– Медведица, говоришь… А шкура у неё пушистая?
– Пушистая! – обрадовалась Манюся. – И шкура пушистая! И сама медведица хорошая, добрая! Хочешь, я вас познакомлю?
– Отлично, отлично, – забормотал лесник. – Из пушистой шкуры выйдет красивая шубка моей боярышне! Славный будет подарок на Новый год!..
Глаза Манюси округлились от ужаса.
– Какая шуба, папа? Какая боярышня?!
Но тот поднялся из-за стола и пошел к себе, рассуждая:
– Знаю, где берлога… Встану пораньше… Если там и медведь есть, так из него коврик выйдет…
***
Манюся едва дождалась, пока отец уснёт. Прихватив сумку с недовязанным шарфом, она тишком выбралась из дому и поспешила к берлоге.
– Настась Петровна! Просыпайся скорее!
Медведица выглянула, зевая и прикрывая морду лапой. Увидев девочку, она так и застыла с разинутой пастью.
– Манюся?.. Что случилось?
– Папа сошёл с ума! Он хочет из тебя шубу сделать для какой-то боярышни! А из Кузьмы Михалыча – коврик!.. Буди его скорее, надо бежать, спасаться! – Манюся едва сдерживала слёзы.
Настасья Петровна так и села на пол.
Девочка тем временем принялась тормошить медведя, но тот даже не пошевелился.
– Прости, дорогой! – сказала Настасья Петровна и что есть силы куснула мужа за ухо.
Тот рыкнул, перевернулся на другой бок – и снова засопел.
Медведица вздохнула и полезла в кладовку. Там она раздобыла санки и наплечный мешок с длинными лямками.
Выставив санки за дверь, Настасья Петровна собрала еду, налила воды во фляжку, спицы тоже прихватила. Побросала всё в мешок, надела его на спину и вернулась к мужу.
– Нет, Кузьма, я тебя не брошу. Ну, поехали! – она ухватила медведя за задние лапы и поволокла его наружу.
Во дворе они вдвоём с Манюсей уложили Кузьму Михалыча на санки и укрыли новым шарфом-покрывалом. Бурый шарф сразу стал белым. Метель всё мела, превращая берлогу в сугроб.
– Вот и хорошо, – сказала Манюся. – Снег все следы заметёт. А куда мы пойдём?
– «Мы»? – удивилась медведица. – Ты что ли с нами?
– Конечно! Помогу тебе санки тащить. Заодно посмотрю, где вас искать, когда я папу расколдую.
– Ну, коли так… Мы за реку пойдём, к моей сестре.
Настасья Петровна и Манюся впряглись в санки и потащили их прочь от берлоги.
***
Шли весь остаток ночи и всё утро. К полудню метель стихла, выглянуло солнце, снег заискрился. Но Манюсе и Настасье Петровне было не до красот, из последних сил они налегали на бечёвку.