Зелёный туман
Шрифт:
Я узнал обоих присутствующих: то были двое сотрудников нашего аномального отдела – капитаны Ремизов и Курбатов.
– Куда бежать? – не понял я. – Дайте воды.
– Пей, Володя, пей, – ласково протянул Курбатов – крупный мужик килограмм под сто с полной и потной рожей законченного мерзавца. Протянул мне стакан. – Силы тебе ещё понадобятся.
– Зачем?
– Ты что, Володя, телевизор не смотришь? – улыбнулся тот гадкой улыбкой. – Землетрясение в Венгрии, Будапешт разрушен. Сегодня вечером волна докатится до Москвы, и овраг счастья, который тебе девочку-целочку в постель подарил, заработает.
Короче, всё прояснилось: и среди чекистов, как, впрочем, и среди кого угодно, нашлись желающие красиво пожить. Из моих и несчастного Лохматого рассказов они поняли одно: в будущем человек с деньгами, заработанными любым способом, может сытно и богато устроиться, а поездки за границу и домик на Лазурном берегу – в моём бывшем времени обыденная реальность. Что ж, надо признаться, они всё правильно поняли.
Мне стало грустно: двумя мерзавцами в нашем времени скоро станет больше, а их у нас, как вы знаете, и без того хватает. Читали "Звёзду Соломона" Александра Куприна, где главный герой рассказа получает способность видеть, сколько скованной на замок мерзости обитает в каждом человеке? Похоже, у этих двоих замок сломался. Эх, если бы только у них двоих! А я им, понятно, был нужен как поводырь в новом мире: научить оформлять договора, счета в банках и прочей лабуде по жизни. Они поняли, что в нашем мире бумажной волокиты на порядок больше, но также поняли, что она на порядок легче покупается. Что ж, мозги у них были, на то и чекисты.
Дальше всё просто: меня, едва державшегося на зыбящихся как студень ногах, впихнули в машину, придавив тяжёлыми рюкзаками: запаслись ребята золотишком да антиквариатом на продажу; молодцы, дельцы новой волны.
Я в последний раз созерцал всё ещё уютную и маломашинную в конце 70-х Москву. Мы ехали по тёмному городу, и вдоль дороги горели уютным жёлтым светом окна квартир. И где-то на ставшей вдруг такой недоступной Большой Филёвской улице, за одним из подобных манящих домашним теплом окон сидели Галя с Любой и напрасно ждали меня к ужину. Прощайте, родные! До встречи в будущем, если, конечно, она состоится.
При свете карманных фонариков мы по узким, мягким уже тропинкам в снегу, спустились наконец в овраг. Я еле шёл.
– Ничего, скоро пройдёт, – успокоил Курбатов, – это ненадолго. Ноги тебе ещё понадобятся – по банкам бегать.
Чекисты тоже запыхались с тяжеленными рюкзаками.
Наконец мы дошли до угловатого камня. Овраг весь ещё утопал в снегу, ещё бы – самое начало весны, но камень был расчищен. Видимо, кто-то считал его за святыню и приходил в овраг специально, чтобы к нему прикоснуться. Странные бывают люди.
Обхватив какое-то деревце, я, тяжело дыша, восстанавливал дыхание. Чекисты тоже устали.
Надо сказать, подготовились к переходу они основательно. Ремизов – худощавый молчаливый мужик немного за тридцать с неприметным, быстро забывающимся лицом настоящего чекиста, как только немного отдышался, достал из рюкзака – что бы вы подумали? – надувной плавательный матрац и не спеша его надул. Потом, чуть углубившись в овраг и найдя не особо глубокоснежное место, разложил его, и мы уселись, с наслаждением
Курбатов хлебнул из фляжки сосудорасширяющего – для сугреву, протянул её мне. Отчего не выпить перед расстрелом? Ведь ясен пень, если переход не удастся, я просто пропаду без вести – бывает, а если удастся – перейду в очередную неволю. Что мне терять?
Но Курбатов не отдал мне фляжку, наоборот – судорожно сжимал её левой рукой, дёргаясь всем телом.
– Это ОН, – лязгая зубами, наконец пролаял искатель приключений, – ОН!!!
Мы с Ремизовым тут же вскочили и посмотрели в глубину оврага, ближе к которой сидел Курбатов.
Там клубился зелёный туман.
– Пошли! – схватил свой рюкзак Курбатов. – В него!
Но это было лишнее: туман сам к нам пришёл. Обволок ноги, поднялся выше – и вот мы уже дышим его густым влажным воздухом. Всё было так похоже на ту ночь на Литейном, что я не выдержал и прошептал: "Де жа вю".
Я не могу сказать, сколько мы были в тумане: может, секунду, а может, вечность. Одно скажу точно: исчез он внезапно, как не было.
И тут же в голову ворвался шум: сотни мыслей, идей, озарений, грандиозных планов, – вся ноосфера, найдя девственный мозг, спешила в нём утвердиться. Впрочем, тут она ошиблась: не такой уж мой мозг был девственный, – я был из неё родом, я просто вернулся домой.
Чекистов колбасило много больше, они явно не были готовы к такому нападению на мозги, хотя, конечно, слышали рассказы об этом состоянии от Гали и, возможно, кого-то ещё.
– Пойдём, – тут я взял инициативу на себя, – хоть узнаем, в какое время забрели.
Чекисты взяли себя в руки, подобрали рюкзаки, и мы, тряся головами, двинулись в обратный путь.
Этот март, если, конечно, это был март, был значительно теплее того, из которого мы вышли. А зарево иллюминаций, стоящее над ночной Москвой, подтверждало: мы в будущем. В 70-е в Москве ночная жизнь ещё так не кипела.
Мы подошли к метро. На одном из домов уже висел плакат: "С праздником, дорогие женщины!" и дата – 1997.
Впрочем, я уже давно понял, что сегодня именно тот день, в который я исчез, – 5 марта. И то же самое время, в которое я переходил двадцать лет назад Литейный мост.
Я не ошибся.
– Ну что ж, – обратился я к двум впитывающим новую мыслесферу страдальцам, – поехали ко мне домой. Отлежимся.
– Не вздумай бежать, – прохрипел Курбатов, – мы при оружии.
– Да ладно, – на меня накатило жуткое равнодушие, – куда мне бежать из родного времени? Я у себя дома, а вы – мои гости. Незваные. Кстати, деньги у вас есть?
Ремизов молча протянул мне "пятихатку", мою собственную "пятихатку", из тех, что я сдал когда-то Борису Витальевичу. Кстати, жив ли он?
– Тогда поехали, – спокойно сказал я, – отсюда до "Красногвардейской" без пересадок.
На метро мы проехали без приключений, хотя, наверное, странное представляли собой зрелище: трое мужиков с блуждающими глазами, нагруженные рюкзаками. Турпоход зимой?