Зелинский
Шрифт:
Поливанов вовсе не хотел нажить врага в Ипатьеве и тем более в могущественном родственнике царя, но не мог не отозваться на требования, которые предъявлялись к нему как к военному министру.
Начав с комплиментов в адрес Ольденбургского, отметив его энергию, он, наконец, решил спросить напрямик:
— Вам известно, генерал, что из армии поступают заявления о неудовлетворительности снабжения противогазовыми средствами?
Ипатьев замялся, но, учтя, что они наедине, сказал:
— Казалось бы, что предложение Зелинского надо было использовать как можно скорее… Но, к сожалению, как это бывает у
— Но ведь Зелинский, насколько мне известно, никаких выгод не получил и неоднократно заявлял, что не считает для себя возможным и допустимым получить деньги за спасение жизни людей, — возразил Ипатьеву Поливанов.
Ипатьев поморщился.
— Да… Действительно, Зелинский, кажется, действует бескорыстно, но Куммант — он сумел добиться патента и получит громадный гонорар… И потом, знаете, ваше превосходительство, я бы на вашем месте учел мнение принца. Ведь образец Горного института называется теперь именем Ольденбургского, на нем вензеля его императорского высочества.
Ипатьев поднялся.
На пороге кабинета, провожая гостя, министр сказал:
— Я буду докладывать государю, — но не уточнил, что именно.
А на другой день он составлял проект доклада.
1) О непригодности противогазов Горного института. И в скобках: осторожно.
2) О наличии лучшего образца противогаза профессора Зелинского. И в скобках: попробовать убедить.
3) Об отсутствии объединения общей деятельности по противогазовой борьбе.
4) О необходимости создания Военно-химического комитета при Генеральном штабе.
Доклад Николаю Второму состоялся. В то же время принц Александр Петрович Ольденбургский выехал в ставку.
Узнав об отъезде верховного уполномоченного в ставку, Зелинский стал добиваться разрешения провести испытания противогаза при штабе верховного главнокомандующего;
Разрешение было получено, и Зелинский со Степановым отправились в Минск. Там успешно прошло еще одно испытание противогаза, после чего они выехали в ставку, в штаб верховного главнокомандующего.
Зелинского принял начальник штаба генерал Алексеев. Он был любезен и сказал, что лично поддержал просьбу Зелинского — проверить его противогаз в ставке. Зелинский поблагодарил.
— Вам предстоит здесь серьезный поединок, — намекнул генерал на распри Зелинского с Ольденбургским. — И я советую вам перед ним усердно помолиться господу богу. Сейчас будут служить молебствие.
Государя и генерала Алексеева в церкви не было.
Оба они прибыли к концу «поединка». Собственно, «поединок» не состоялся. Испытание производилось только одного противогаза — Кумманта — Зелинского.
В камеру вошел только один Степанов и пробыл там 1 час 28 минут, после чего Зелинскому дежурный генерал по штабу главнокомандующего сообщил:
— Его императорское величество соизволили дать распоряжение о принятии на вооружение вашего противогаза.
Только выехав
В. С. Садиков.
Банкет в «Астории». Слева от Н. Д. Зелинского — В. С. Садиков, справа — М. И. Куммант.
А в Петрограде снова начались преследования. Клика Ольденбургского всячески мешала продвижению противогазов Зелинского. Они задерживали доставку угля, отсылали уголь в адрес Горного института, давали отрицательные отзывы, стараясь раздуть мелкие случайные недочеты в противогазе Зелинского.
Однако и управление принца Ольденбургского тоже переживало кризис. В военных кругах и среди ученых падал авторитет верховного уполномоченного. От управления по санитарной и эвакуационной части отпадал отдел за отделом.
Руководство противогазовым делом было передано в руки химического комитета при Главном артиллерийском управлении. Эта новость обрадовала сторонников Зелинского, но ненадолго. Начальником 4-го противогазового отдела был назначен перешедший из управления Ольдена Иванов.
Это сказалось очень скоро, и уже в сентябре генерал Ипатьев писал Зелинскому: «Имею честь сообщить, что руководство и наблюдение за производством угля, порученное мною приемной комиссии при 4-м отделе, в настоящее время дало такие хорошие результаты в отношении качества угля, что я нахожу возможным освободить вас от исполнения возложенных на вас обязательств по угольному делу».
Это было отстранение от самого важного дела, от истоков борьбы. В письмах Зелинского проскальзывают грусть и усталость. 15 октября он написал профессору Чаплыгину: «Здесь у химиков ГАУ существует несомненная тенденция — отдалить меня от угольного дела. Высказываются, например, такие взгляды: все это об угле было давно известно, и напрасно профессор Зелинский связывает применение угля со своим именем.
Теперь взялись за активированный уголь все и доказывают, что я не так это делаю, как нужно. Такая же тенденция и у заправил Земгора».
В другом письме Зелинский писал: «Теперь менее всего советуются со мной по всем вопросам производства активной угольной массы, несмотря на то, что в этом важном государственном деле обороны от удушающих средств мною в Центральной лаборатории министерства финансов сделано очень много».
Но эта мышиная возня вокруг противогаза происходила только в столице и в Москве. На фронте противогаз Зелинского проверялся силой газовых атак противника и человеческими жизнями. Солдаты, спасшиеся благодаря идее Зелинского, говорили за себя и за своих погибших товарищей, которые не имели при себе его противогаза. Слали благодарственные письма.