Зелинский
Шрифт:
Преимущества противогаза были слишком очевидны.
5 октября особое совещание по обороне постановило изъять все маски, кроме противогаза Зелинского. Генеральный штаб сообщал в ставку: «До сего времени наилучшим образцом, несмотря на некоторые недостатки, является противогаз Зелинского — Кумманта как по лабораторным испытаниям, так и по заключению войсковых начальников. Он, несомненно, спасает человеческие жизни от смертельного удушения действующих ядовитых газов».
Поединок был выигран!
К концу 1916 года все войсковые части были обеспечены противогазами Зелинского. Это дало результаты. Потери
Таков счет материального воплощения идеи Зелинского, помноженной на его энергию, патриотизм и бескорыстие.
Уже в начале 1916 года, то есть на полгода раньше, чем в России, англичане ввели у себя «Стандарт бокс респиратор» — противогаз на основе угольного фильтра Н. Д. Зелинского. Образцы активированного угля и противогаза были переданы русским командованием союзникам по их просьбе. Англичане тщательно исследовали уголь, долгое время не веря, что в него не введено никаких добавок. Убедившись в действенности угля, англичане ввели у себя новый противогаз. Одновременно английское правительство «уступило» России ненужные более устарелые английские шлемы. Неверие правящих кругов в мощь отечественной науки было причиной закупки более 1 миллиона негодных английских шлемов.
Насколько вообще союзники отстали в исследованиях угля от русских, видно из того, что известный профессор Лебо в Париже только в 1916 году приступил к изучению поглотительной способности угля (очевидно, по поручению французского правительства) в условиях, сходных с работой угля в противогазе.
Противогазы на основе угольного фильтра Зелинского были вскоре введены и во Франции и в США.
В германской армии угольные противогазы появились раньше, чем в России. Но это была заслуга не немецких ученых, а военной разведки, которая познакомила химиков Берлина с работой Зелинского.
Так, несмотря на творческие сомнения, материальные нехватки, неверие, зависть и клевету, мысль, зародившаяся весной 1915 года в Центральной лаборатории министерства финансов, победила.
Последние годы первой империалистической войны солдаты Америки, Англии, Франции, России и Германии спасались от мучительной смерти, слепоты, туберкулеза и других болезней, что несли с собой отравляющие вещества, защитными средствами, созданными по образцу русского противогаза Зелинского.
IV. СНОВА МОСКВА
1917–1953
Идти, к коммунизму — это значит идти все время вперед, обогащаясь знаниями, совершенствовать свое умение.
Химия тесно связана с окружающей нас жизнью.
ГЛАВА 18
Николай Дмитриевич вышел на площадь. Руки оттягивали два чемодана. Носильщиков не было. Моросил мелкий дождь. На тротуаре у Николаевского вокзала растекались лужи. Затянутое тучами, хмуро, не по-весеннему,
Площадь, как всегда, была многолюдна, криклива и пестра. Но в ней что-то изменилось. Вместо городовых патрулировали молодые люди, по виду рабочие и студенты. Толпа серела солдатскими шинелями, на женских головах алели косынки. Только изредка мелькали шляпы и котелки. К поезду не подавали экипажей, не подкатывали автомобили, не было видно даже извозчиков.
Николай Дмитриевич пошел через площадь, не зная, что делать. Ему повезло: с извозчичьей пролетки соскочил на ходу военный и побежал к вокзалу. Извозчик, угадав в человеке с чемоданом «своего» пассажира, чуть приостановил лошадь.
— Поедем, барин?
На козлах сидел старик, не усвоивший еще нового обращения.
Зелинский назвал Моховую улицу — адрес университета.
Неужели это произошло? Он возвращается! Вспомнилось письмо товарищей: «…наступят условия, которые позволят вам вернуться в Московский университет…»
В университете Зелинского встретили друзья. Уже вернулись Тимирязев, Мензбир, Чаплыгин.
Собрались в кабинете Климентия Аркадьевича.
Все очень изменились, особенно Тимирязев: перенес тяжелую болезнь, передвигается только с посторонней помощью, бородка поседела и поредела, а волосы темные и глаза по-прежнему вдумчивые… Каблуков раздался вширь, лицом пожелтел, под глазами отеки. Жуковский еще больше полысел. У Николая Дмитриевича русые волосы стали совсем седыми, седая бородка-эспаньолка. Остался по-прежнему легким, статным, глаза не стареют, смотрят молодо и такие же прекрасные, какими были не только 5, но и 20 лет назад.
Вот они снова вместе, но никто не стал вспоминать прошлое — говорили только о будущем.
Председательство взял на себя Тимирязев. Свое выступление он свел к трем положениям.
Необходимо уменьшить одуряющее количество экзаменов, развивать самостоятельное мышление, «а главное, нужен контроль общественного мнения. Теперь для этого пришло время, товарищи!» Он назвал их так, словно забыл старое, корпорационное «коллеги».
Зелинский во всем согласился с Климентием Аркадьевичем, поддержав его. И сейчас же заговорил о химии:
— Надо создать химическое отделение. Химии тесно на физико-математическом факультете.
— Первое, что надо сделать, — это потребовать отставки ректора, — предложил Тимирязев.
Все с этим согласились. Любавский был ярым реакционером, душителем всякой свободы мысли.
Тимирязев утомился, он с трудом поднялся. За ним зашли студенты и увезли домой.
После ухода Тимирязева к Зелинскому подошел Каблуков.
— Я считаю, — сказал он, — что на должность ректора следует выдвинуть Михаила Александровича.
Зелинский согласился:
— Вы правы, у Мензбира есть опыт.
Профессор. Мензбир был заместителем ректора университета до разгрома, учиненного Кассо.
Николай Дмитриевич временно, до приезда, семьи, поселился в своем рабочем кабинете. Диван, книги — вот все, что ему было нужно.
В университете было далеко до тишины и согласия, о которых он мечтал, когда возвращался. Здесь снова надо было драться. Усилия вернувшейся профессуры были безрезультатны, они не могли вывести университет из кризиса. Кризис был слишком глубок.