Шрифт:
Борис Миловзоров
ЗЕЛИУС
Тихо и мелодично звякнул колокольчик, прервав нирвану. Вызывают. Зелиус расправил чёрные крылья, глубоко вдохнул кристально-прозрачный эфир и исчез со своего мягкого облачного ложа.
Он повис в пространстве возле огромной пирамиды из светящихся всеми оттенками радуги шаров. "Славная Юдоль Решений!" - негромко произнёс Зелиус, и пирамида мгновенно повернулась вправо, одновременно слегка просев вниз вместе с окружающим её облачным ковром. На самом деле это он сам перемещался, но для него проворачивался мир, а не он в мире.
– Хилиарх! - он прикрыл за собой дверь и поклонился. За пустым светло-бежевым столом в обширном кресле того же цвета восседал лысый седой толстяк с добродушными складочками вокруг внимательных глаз.
– Я прибыл по твоему зову!
Толстяк улыбнулся и шевельнул белоснежными крыльями за спиной.
– Присаживайся, Зелиус.
Перед столом матово заклубилось серое облачко, превратившееся в массивный деревянный стул с резными подлокотниками. Одновременно на столешнице проявилась огромная толстая книга, она налилась цветом потёртой коричневой кожи и медленно раскрылась где-то посредине. На левой странице мелкий бисер букв складывался в рукописные строчки, а на правой было нарисовано большое румяное яблоко.
– Ого!
– не сдержался Зелиус.
– Да, - кивнул хилиарх, - не часто вашему брату яблоки присылают, чаще виноградинки, да вишенки.
– Спасибо, Агафон, что позвал меня.
– А кого же ещё звать? Ты же самый опытный в СЮРе корректор, - толстяк двумя пальцами потрогал на рисунке черенок яблока, ухватил его и потянул вверх. Нарисованное яблоко с лёгким сопротивлением вылезло со страницы и повисло над столом, покачиваясь в пухлых пальцах.
– Запомни, Зелиус, тебе поручают очень важную коррекцию.
– Я люблю работать, хилиарх, - ответил Зелиус, жадно посматривая на яблоко.
– На, впитай и выполни!
Яблоко легло на ладонь чернокрылого корректора и медленно оседая, растворилось.
Зелиус с интересом осмотрел вечерние посиделки нужного ему семейства за длинным столом под двумя керосиновыми лампами. Мария Александровна с двумя дочерьми читали книги. Младшие дети уже спали наверху в своих кроватках. Её муж Илья Николаевич играл в шахматы со старшим сыном Александром. За партией пристально наблюдал второй сын подросток Владимир. Зелиус знал, что вся его коррекция в конечном счёте обращена к Владимиру, но на данном этапе, объектом или иначе синтезатором являлся Александр.
– Скажи, Володя, - спросил отец, делая ход ладьёй, - а ты сможешь, как Анна и Александр, окончить гимназию с золотой медалью?
– Смогу!
– подросток отвечал отцу, но широко открытыми глазами смотрел на старшего брата. Тот улыбнулся и одобрительно кивнул.
– Дерзай, Володя, буду ждать тебя в Петербурге.
– Я обязательно к тебе приеду!
– Саша, так ты твёрдо решил, что идёшь на факультет естественных наук?
– Да, папа.
– Жаль, у тебя явные способности к физике и математике, - старший Ульянов вздохнул и погладил по голове младшего сына.
– Володечка, а ты куда метишь?
– Я как Саша!
– твёрдо заявил подросток. На другом конце стола беззлобно хихикнули сёстры, но Володя не обратил на это никакого внимания.
Аналитики СЮРа как всегда сработали безошибочно и прислали его туда, куда надо. В небольшом жизненном эпизоде отчетливо просматривалась тесная ментальная связь между братьями, как, впрочем, и с отцом. Её он и должен будет использовать, для того чтобы кардинально поменять судьбы почти каждого человека из этой симпатичной семьи. То, что эти "изменения" станут горестными и даже фатальными Зелиуса не волновало. Жизни человеческие на фоне вечности были быстротечны и неярки, а потому и страдания людей, включая страх смерти, для корректора оставались побочными явлениями. Так было всегда и так будет всегда. Зелиус вдруг с удивлением поймал себя на мысли, что вроде бы оправдывает себя? Но в его работе нет вины, всё, что он делает, делается во благо вселенной! Лёгкое внутреннее беспокойство исчезло. Чернокрылый корректор просмотрел полученные инструкции и подумал, что надо бы удостовериться в весомости связей отца и старшего сына Александра, с которым ему предстояло работать.
Это было особое качество корректоров: стоило правильно поставить задачу, как тут же приходило решение. Зелиус никогда не интересовался, как это всё устроено, он просто оказался там, где должен был быть ответ. Он вообще не любил задавать вопросы.
Летним днём 1885 года Илья Николаевич прогуливался по дорожке своего сада с девятнадцатилетним сыном-студентом. Они искренне любили друг друга, корректор никогда не ошибался в таких оценках, но в этот раз их беседа была напряжённой. Зелиус прислушался. - Черви, пиявки! Ох, сын, никак не думал, что ты со своими способностями к наукам, этакой мелочью займёшься.
– Не вздыхай, папа, о вкусах не спорят. И разве зоология, биология не важнейшие из наук?
– Не будем спорить, - Илья Александрович замолчал и остановился. - Саша, я уважаю твой выбор, только помни, что учёного и вообще увлечённого человека, в жизни ждут разочарования.
– Пап, ты ведь никогда не был пессимистом, - встревожился Александр.
– У тебя что, неприятности?!
– Если бы просто неприятности! Ты же знаешь, я всю жизнь лелеял земские народные училища, 150 новых построил, ещё боле старых возродил, а теперь новое начальство решило перевести их в разряд церковно-приходских школ.
– Папа!
– облегчённо улыбнулся сын.
– И только-то?
– Саша, ты ещё слишком молод, чтобы понять, что для меня это катастрофа.
Отец с сыном, возбуждённо жестикулируя, пошли дальше, а Зелиус удовлетворённо кивнул: теперь он знал, как сделать из студента-Александра, восходящей звезды Санкт-Петербургского университета, бескомпромиссного революционера.
Как ни боролся Илья Николаевич Ульянов за земские школы, то, чего он больше всего опасался, свершилось. Самое главное, он не мог понять, кому и зачем это было нужно! Оба типа школ начального образования спокойно сосуществовали в Российской империи, а тут кто-то намеренно и беспричинно одну из форм "вынес за скобки"! Илья Николаевич источил своё здоровье переживаниями и 24 января 1886 года умер в служебном кабинете от кровоизлияния в мозг.
Александр не мог успеть на похороны и оттого ещё в большей степени переживал, метался по комнате, пугая своего соседа по съемной квартире стонами и безумными глазами. "Понимаешь, - тяжело дыша, говорил он, - всё, что создал мой отец, просто списали в утиль!
– Александр презрительно поморщился и заключил: - "А в утешение пожаловали орденскую звезду, которую он и в руки взять не успел!".
В углу комнаты невидимый человеческому глазу корректор, помахивал чёрными крыльями. Он был доволен: теперь-то его подопечный поддастся его безголосым увещеваниям заняться политикой.