Земли родной минувшая судьба
Шрифт:
Сопровождали молодых: дядя жениха Добрыня, предводители дружин и связанные по рукам отец Рогнеды и братья.
Молодые зашли в светёлку, дверь было прикрыли, но Владимир ударом каблука распахнул её настежь.
Князя Рогволода и братьев Рогнеды, усмехнувшись, Добрыня поставил так, чтобы было видно, что твориться в светёлке.
Владимир сел на кровать. Зашуршали снопы под тяжестью его тела. С усмешкой глядя на Рогнеду он протянул правую ногу. Что же делать? Она жена. Обычай есть обычай. Княгиня опустилась на колени и стала стягивать сапог с ноги мужа. Из портянки посыпались несколько медных
– Согласилась бы сразу, глядишь, и золотые бы были, – сказал Владимир, меняя ногу, и посмотрел победно в сторону полоцкого князя.
Рогволод отвёл глаза. Стыдно. Лица братьев Рогнеды горели от гнева и стыда.
Владимир кивнул Добрыне, тот прикрыл дверь, но не до конца, что бы слышно было, что делается в светёлке.
По обычаю, сопровождающие молодых, должны были закрыть за ними плотно дверь и удалиться пировать дальше, чтобы через некоторое время прийти «будить» молодых битьём глиняных пустых горшков о дверь, на счастье. Сейчас всё было не так. Вожди дружин удалились. Остались братья, Рогволод с женой и Добрыня. И они слышали всё, что творилась в светёлке: и шуршание соломы в такт движениям, и стоны и крики Рогнеды, и пыхтение, и рычание Владимира.
Наконец всё стихло. Пытка для родни Рогнеды закончилась. Дверь распахнулась, вышли молодые. Владимир держал в руках заострённую палку с белоснежной сорочкой жены. На сорочке кровавое пятно. Палку с сорочкой передал Добрыни, и он с ней пошёл в зал, где продолжался пир, хвастать победой князя. Была бы свадьба по согласию и доброй воле, то этим можно было бы гордиться родителям невесты, а теперь это позор.
После свадьбы Владимир приказал раскатать город по брёвнышку. Дружине Рогволода сказал:
– Чем вы не довольны? Ваши пожитки и семьи в телегах не тронутые, а дома ваши в Киеве.
И двинулся большой поезд из телег по лесным дорогам, через земли дреговичей и древлян в сторону Киева. Договорились встретиться в Вышгороде.
Князю Рогволоду и его сыновьям Владимир приказал перерезать горло. Мать Рогнеды оставил жить.
– Зачем ты мне, стара? Живи.
Полоцких князей с почестями похоронили, и основная дружина Владимира водой направился к Вышгороду.
Заскрипели, прогнулись доски моста через Лыбедь. Весёлые всадники въехали в ворота усадьбы княгини Рогнеды.
Муж её, князь Владимир, решил не ехать в город, а заночевать здесь у своей жены. До Киева версты три, он всегда так делал, когда охотился в тех местах.
На волокушах привезли разделанную ещё в лесу тушу тура.
Челядь Рогнеды забегала, готовя пир хозяину.
А хозяин был в прекрасном настроении – шутил, смеялся с охотниками. Рогнеду своим вниманием не удостоил.
Начался пир. Рогнеда пошла наверх, в свою горенку спать.
Владимир заявился под утро, пьяный, тяжело дышал, когда раздевался. Тяжело стукнулись о пол меч и нож в ножнах. Вытащил плётку из правого сапога, бросил её сверху на одежду, стянул сапоги, а потом снял штаны. Полез в одной рубахе на кровать. Забрался под одеяло, притянул к себе жену, перевернул на спину, задрал ей сорочку до подмышек. Навалился на Рогнеду пьяный, мерзкий, мычал что-то не понятное, слюнявил лицо, шею. Рогнеда закусила нижнюю губу, тело её поддавалась на толчки мужа, ходило под ним взад-вперёд, а душа её летала где-то далеко, она отреклась от своего тела. За десять лет могла бы, и привыкнуть к такому. А не смогла! Князь закончил своё мужское дело, пробормотал что-то, отвернулся к стене и тут же заснул мёртвым сном.
Рогнеда лежала на спине и смотрела в темноту, слёзы наполняли глаза.
«Ах, зачем меня маменька любила, ах, зачем меня тятенька баловал?»
Злоба и ненависть ходили толчками в её теле, обида застилала разум. Убить и отмучиться! Всё лучше, чем терпеть такое! Мальчишки, достигнут семилетнего возраста – отнимут их, в Киев увезут, одного уже увезли. А её не пустят! Как собака бездомная княжна полоцкая!
Владимир во сне перевернулся на спину. Как же она его ненавидела! За отца, за братьев, за мать, за жизнь свою исковерканную. Убила бы!
Взгляд Рогнеды упал на охотничий нож мужа. Большой обоюдоострый нож. Им и медведя можно зарезать с одного удара, и на тура пойдёт. Его только направить, он сам в плоть войдёт. До чего острый!
Она выскочила из-под одеяла, оправила на себе сорочку, подошла к ножу. Вытащила его из ножен, он заблестел в предрассветных лучах. Рогнеда смотрела на него, примеряясь. Нож всё-таки мужской, а она женщина. Наконец она решилась, взяла нож двумя руками, остриём вниз. Влезла на кровать, встала на колени рядом с телом мужа, выпрямилась, подняла нож над головой, выискивая взглядом куда ударить. И на выдохе с силой опустила нож, целя в сердце Владимира.
Нож не успел долететь до груди князя, как тот открыл глаза и резким движением перехватил руками её руки у запястья и сбросил её с кровати. Она отлетела к противоположенной стене, ударилась головой о лавку, вскочила и с яростью дикой кошки с визгом бросилась на Владимира. Он уже поднялся и успел отклониться в сторону. Рогнеда споткнулась, упала на кровать. Он схватил её за сорочку у шеи и чуть пониже спины и опять отбросил на лавку.
Рогнеда поднялась, глаза горят, рот искривился в оскале, в руке тяжёлый нож. Она медленно двинулась на него.
Владимир отыскал глазами плеть, взял её и лениво хлестнул жену. Кожаный хвост плети ожёг ей спину. Она взвизгнула, крутанулась и отскочила. Но опять упрямо пошла на него.
Презрительная улыбка кривила губы князя. Он хлестнул по груди. Она согнулась от боли, в глазах страдание, но нож не выпустила и сделала ещё одну попытку достать ножом мужа. Князь со всей силой хлестнул её. Она прогнулась от боли, уронила нож, упала на пол у лавки и зарыдала, подвывая от обиды.
Владимир вытащил из ножен меч. Не хорошо, конечно, женской кровью меч осквернять, ну да ничего, у него ещё мечи есть, а этот перекуют.
Раздался шум в сенях, распахнулась дверь, и в горницу влетел княжич Изяслав, в одной рубашонке, босоногий, с мечом в руках, небольшим, детским, но как настоящий и хорошо заточенный.
– Это ты, тятя, мамку обижаешь?! – звонко крикнул.
Глаза горят, смотрит волчонком исподлобья, меч держит, как учили – остриём сердце прикрывает.
Владимир широко улыбнулся, сел на кровать, вложил меч в ножны:
– Сын, если уж ты берёшься за меч, то не забывай и о щите. Мечом ты наносишь удары, а щитом отбиваешь удары. А иначе тебя убьют.