Земля без людей
Шрифт:
Даже если постгуманисты сумеют перенести себя в электрические цепи, это произойдет нескоро. Для тех же из нас, кто сентиментально цепляется за углеродную человеческую природу, пророчество о сумерках сторонника добровольного вымирания Лэса Найта бьет по уязвимой точке: усталости, испытываемой нами при виде уничтожения природы и красоты. Сама по себе картина мира, освобожденного от нашей ноши, с дикорастущей и процветающей, куда ни кинь взгляд, флорой и фауной, невероятно соблазнительна. И все же за ней следует приступ скорби о потере чудес, созданных человеком среди вреда и излишеств. Если самое чудесное из всех человеческих созданий – ребенок – больше никогда не будет ползать и играть на зеленой Земле, что же от нас останется? Что из творений нашего духа окажется по-настоящему вечным?
Отложим на
Глава 18 Искусство за нами
Позади тусонского склада, преобразованного в Мастерскую металфизической скульптуры, два литейщика надевают куртки и гамаши из толстой кожи, перчатки из асбеста и сетки из нержавеющей стали и каски с защитными козырьками для глаз. Из печи для обжига кирпича они достают предварительно разогретые керамические формы скульптурных крыльев и туловища африканского грифа, которые, будучи отлиты и сварены вместе, станут статуей в натуральную величину для Филадельфийского зоопарка, выполненной скульптором Марком Росси. Рабочие располагают формы заливочным каналом вверх на заполненной песком поворотной платформе, скользящей по конвейеру к облицованной сталью печи в форме барабана, работающей на жидком пропане. Загруженные в нее ранее 9-килограммовые чушки превратились в бронзовый суп температурой 1000 °C, плещущийся о ту же жаропрочную керамику, из которой делают обшивку космических челноков.
Печь закреплена на горизонтальной оси, так что для заливки расплавленного металла в ожидающие формы требуется совсем немного усилий. Шесть тысяч лет назад в Персии в качестве топлива использовались дрова, а формами служили углубления в глиняных холмах, а не керамические оболочки. Но за исключением медно-кремниевого сплава, предпочитаемого в наши дни смесям меди с мышьяком или меди с оловом, использовавшимися древними, процесс обессмерчивания искусства в бронзе ничем не изменился.
И по той же самой причине: медь, как серебро и золото, один из благородных металлов, устойчивых к коррозии. Кто-то из наших предков впервые обратил на него внимание, когда он сочился, подобно меду, из куска малахита у походного костра. Остыв, он стал ковким, прочным и достаточно красивым. Они попытались плавить и другие камни, смешали результаты, и так появились рукотворные металлические сплавы небывалой прочности.
Некоторые из проверенных камней содержали железо, плотный основной металл, но быстро окисляемый. Он повысил сопротивление, будучи смешан с угольной пылью; стал еще более прочным после усердного качания мехов для выдувания излишков угля. В результате получившейся стали хватало на небольшое количество ценнейших дамасских мечей, но ни на что больше, пока в 1855 году Генри Бессемер не изобрел высокомощные установки по нагнетанию воздуха, превратившие наконец сталь из роскоши в предмет широкого потребления.
Но не обманывайте себя, говорит Дэвид Олсон, главный научный сотрудник материаловедения Колорадской горной школы, массивными стальными зданиями, паровыми катками, танками, железнодорожными путями или блеском столовых приборов из нержавеющей стали. Бронзовая скульптура переживет любые из них.
«Все, что изготовлено из благородных металлов, имеет шанс жить вечно. Любой металл, созданный из рудного соединения, вроде оксида железа, вернется обратно в руду. Он существовал в исходном виде миллионы лет. Мы просто позаимствовали его у кислорода и накачали до высокоэнергетического состояния. Но он вернется на свое место».
Даже нержавеющая сталь: «это всего лишь один из фантастических сплавов, созданных для выполнения определенных целей. В кухонном ящике она останется прекрасной навсегда. Предоставьте ее кислороду и соленой воде, и она начнет распадаться».
Бронзовые предметы искусства вдвойне благословенны. Редкие, дорогие благородные металлы, такие как золото, платина и палладий, не соединяются в природе практически ни с чем. Медь, более распространенная и несколько менее королевская, образует связи
Этот новый, на 97,6 % цинковый пенс растворится, если его бросить в океан, обрекая изображение Эйба Линкольна на прохождение через желудок моллюска примерно через 100 лет. Однако Статуя Свободы, которую скульптор Фредерик Огюст Бартольди выковал из медных листов, не особенно более толстых, будет с достоинством окисляться на дне Нью-Йоркской бухты, если когда-нибудь в наш потеплевший мир вернутся ледники и сбросят ее с пьедестала. В конце концов патина цвета морской волны на Свободе утолщится и превратится в камень, но художественный замысел скульптора останется неизменным в качестве пищи для размышления для рыб. К тому времени африканские грифы могут уже исчезнуть, за исключением бронзового памятника им Марка Росси в том, что останется от Филадельфии.
Все, что изготовлено из благородных металлов, имеет шанс жить вечно.
Даже если первобытный лес Беловежской Пущи заново распространится по всей Европе, бронзовый памятник ее основателю, королю Ягайло в нью-йоркском Центральном парке, может ее пережить, когда в один далекий день стареющее Солнце перегреется и жизнь на Земле наконец угаснет. В мастерской на
Западной авеню Центрального парка реставраторы Барбара Аппельбаум и Пол Химмельштейн пытаются заставить тонкие старые материалы остаться в том высокоэнергетическом состоянии, которое им придали художники. Они остро осознают сроки жизни материалов, из которых созданы предметы искусства.
«Мы знаем о древних тканях Китая, – говорит Химмельштейн, – потому что шелк использовался для оборачивания бронзовых статуй». Еще долго после его разложения текстура ткани сохранялась отпечатанной на медных солях патины. «А все, что мы знаем о греческих тканях, основано на рисунках на обожженных керамических вазах».
Керамические изделия, будучи изготовлены из минеральных веществ, настолько близки к низшему энергетическому состоянию, насколько это только возможно, говорит Аппельбаум, чьи высокоэнергичные темные глаза обрамлены коротко подстриженными седыми волосами. Она достает с полки маленького трилобита, минерализовавшегося в мельчайших деталях глиной пермского периода, прекрасно различимых 260 миллионов лет спустя. «Если их не разбить, керамические предметы практически неуничтожимы».
К сожалению, так часто случается, и, как ни печально, большая часть исторических бронзовых статуй утрачена, переплавлена на оружие. «95 % всех когда-либо созданных предметов искусства уже не существует, – говорит Химмельштейн, почесывая сгибом пальца седую эспаньолку. – Нам мало известно о греческой и римской живописи – в основном только то, что о ней написано Плинием и другими авторами».
На мазопитовом [44] столе лежит картина маслом, которую они реставрируют для частного коллекционера, портрет 1920-х годов усатого австро-венгерского дворянина с бриллиантовой часовой подвеской. Она провисла и начала разрушаться после нескольких лет пребывания в каком-то влажном коридоре. «Если только они не висят в 4000-летних пирамидах с нулевой влажностью, за несколько сотен лет небрежения картины на холстах оказываются утрачены».
44
Мазонит – древесное волокно, спрессованное под высоким давлением и интенсивным нагреванием.