Земля будет вам прахом
Шрифт:
Я повернулся:
— Рассказывай.
Глава 38
Она сказала, что в тот день уже с ланча чувствовала беспокойство, но объясняла его бессонной ночью: Тайлер все время плакал — верный знак, что у него расстроился желудок. Сказала, что я приготовил ей сэндвич (этого в моей памяти не осталось, хотя я помню все, что пошло на сэндвич Скотту), но она съела совсем немного, приписав его сухой плесневелый вкус своему состоянию.
Потом я ушел в кабинет, а она вынесла ребенка на улицу, надеясь, что на свежем воздухе ей станет лучше и младенец, может быть, уснет. Он немного поворчал, но постепенно
И она осталась сидеть, глядя на озеро и лениво размышляя (не в первый раз), почему его назвали Мурдо. Она выросла в Рослине, городишке в двадцати милях отсюда, но здесь двадцать миль считались достаточным расстоянием, чтобы появился налет таинственности. Постепенно она начала чувствовать, как ее собственное дыхание становится более размеренным, а веки наливаются свинцом. Ей показалось, что на несколько минут она даже задремала, но уверенности на этот счет у нее не было.
Если она все же уснула, это объясняло, почему изменился свет: солнце переместилось, и лучи стали падать под другим углом. Ветерок тоже прекратился, и все вокруг замерло.
Ей стало жарко, душно, но она помнила один из советов матери: «Никогда не буди спящего ребенка. И если это не библейская мудрость, нужно ее таковой сделать». Она услышала слабый шорох между деревьями слева, где были развалины старой хижины, но движения там не увидела. Ветерок, пустивший, видимо, рябь по поверхности озера, она тоже не почувствовала. Откуда-то донесся странный запах. На лбу Кэрол выступил пот, и она ощутила жар внутри, словно что-то в ней заработало слишком быстро. Надеюсь, меня не вырвет, подумала она.
В этот момент я спросил у нее с террасы: «Где Скотт?»
Наши воспоминания о том, что случилось после, разнятся. Ей казалось, что, пока я бегал по лесу, воздух стал еще более неподвижным. Она говорит, я позвал Скотта, увидев его в конце пристани, хотя я помню, что этого не делал. Как бы то ни было, Кэрол услышала что-то или, может, почувствовала — какой-то резкий звук, предупреждающий об опасности, и решила, что это я.
Она помнила, что, когда мы стояли у начала пристани, она взглянула в лицо ребенка — он смотрел мимо меня в сторону леса — и ей захотелось обернуться, но она ничего не увидела позади. Она имела в виду… вообще ничего. Словно вся энергия ушла — отовсюду и навсегда. Не осталось ни смысла, ни причины — тех невидимых связующих нитей, что удерживают мир как единое целое. Она видела деревья, край лужайки, лодочный сарай, дом за деревьями, небо. Но все это было никак не связано друг с другом или с ней. В этот миг мироздание показалось ей свалкой мусора на брошенной земле, полуночным камнепадом, обнаруженным наутро, — бессмысленным, безмолвным, мертвым. Вот что она нашла в лице Скотта: бесконечный ужас, словно родители превратились в жутких незнакомцев, а мир рухнул в зловонную пропасть, населенную безликими чудовищами.
Потом Скотт прокричал «нет», позвал меня, словно пытаясь спасти, и все было кончено.
Я знал то чувство, которое она описывала. Похожие ощущения я испытал, когда вернулся в Блэк-Ридж. Но я понимай, что ее словам нельзя доверять, и не стал опровергать их.
— Брук выполнила мою просьбу, и пагуба пришла, — сказала она. — Но потом она никуда не делась. Она осталась. Пагуба положила начало твоему запою, она привязывала тебя к этому чертовому озеру.
— Нет, — возразил я.
Я был не прочь снять с себя вину, но я знал, кто положил начало всем нашим несчастьям.
— Это моя…
— Я знаю, ты
— У меня умер сын.
— И что? Разве ты запил после того, как у тебя за два дня до Рождества умерла мать? Разве ты хватался за бутылку в Ираке каждый раз, когда твоего приятеля разрывала на части ржавая мина, подложенная каким-нибудь уродом?
— Нет, — сказал я, не уточняя, что прежде не испытывал нужды задавить чувство вины. — Но…
— Все пошло наперекосяк. Потому-то я и подбивала тебя продать дом. Я знала, что нужно уехать. И уехала… я не могла больше ждать, когда до тебя дойдет. Нужно было вытащить нас из этого дома, пока не случилось еще что-нибудь.
— Ты хотела убежать, — сказал я, только теперь понимая всю свою боль.
Я был абсолютно уверен, что ее действия разумны, что мой запой, мое отдаление и бесполезность — достаточные основания для вынесения приговора, и я даже не позволял себе ненавидеть ее за то, что она ушла.
— Нет, просто я понимала, что, если мы останемся, со временем станет поздно куда-то уходить.
— Кэрол, Скотт только что ум…
— Нет, не умер. Он был убит.
— Господи, Кэрол, но кем?
— Одним из существ, что живут там.
Она сделала резкое движение головой, предположительно указывая на лес, окружающий заколоченный дом.
— Они всегда были здесь. В Америке, Европе, в пещерах Афганистана. Я много занималась этим вопросом, Джон. Ты и представить себе не можешь. Каждая культура называет их по-своему. Они во всем, кроме самых утилитарных вещей. Это духи, которых мы страшились и которым приносили жертвы, сущности, всегда жившие среди нас. Они — то, с чем сталкивались колдуны, когда думали, что вызывают дьявола. Они повсюду, но сильнее всего они в глуши — вот почему глушь так пугает нас. Мы начали жить в городах в первую очередь ради того, чтобы превзойти их числом, накрыть их одеялом из шума и света, но даже в мегаполисах мы чувствуем себя потерянными, потому что они все еще здесь — за зданиями, под улицами, в парках. Мы вырубаем леса и заделываем дыры в земле, чтобы им было труднее прятаться… но они селятся внутри нас. Они продолжают разрушать все вокруг.
Она снова начала беззвучно плакать.
— Кэрол, — сказал я.
Мне было ужасно жалко ее. Я понимал, что должен поддержать ее, чтобы предотвратить развитие этого безумия.
— Теперь они все время со мной, — прошептала она. — Иногда я слышу, как они бродят вокруг. Ждут за дверьми дома.
— В Рентоне? Но как…
— Они заползают внутрь, находят переносчиков. Ты их не чувствовал. Может, ты убежал достаточно далеко, и правильно. Я осталась рядом, и теперь мне уже не уйти.
— Почему? — спросил я, вспомнив, как Эллен говорила в кофейне, что есть вещи, от которых невозможно убежать.
— Я грязная изнутри. Все, к чему я прикасаюсь, превращается в дерьмо. Я ничему не верю. Я не могу… Я не могу даже поверить, что заперла дверь.
Кэрол замолчала. Совсем. Она была не в состоянии связно говорить, да и дышала с трудом.
Я, волоча ноги, прошел в темноте, опустился на колени и обнял ее за плечи. Кэрол уткнулась носом мне в шею и зарыдала. Она оказалось худой, горячей и ничуть не напоминала ни одну из женщин, которых я держал в своих объятиях. Кэрол говорила, что напустила это на Дженни, а оно весело переступило через обозначенные для него границы — и убило самое дорогое для мужчины, который был в то время самым дорогим для нее. Она не хотела, но это дело ее рук. Она это сделала.