Земля, до востребования Том 1
Шрифт:
Джаннина не вслушивалась и прервала его:
— Недавно я прочитала в «Пополо д'Италия», что компания молодых американцев из Калифорнии поставила своей целью — нарушить как можно больше заповедей. Несколько парней и две девицы нарушили по восемь заповедей. Победила в этом соревновании пятнадцатилетняя девочка. Она изловчилась и нарушила все десять божеских заповедей. На тех ребят из Калифорнии можно смело надеть ваши черные рубашки. Будущие гангстеры и проститутки, у них девиз, как у фашистов: «Все в этой жизни дозволено!» Восторгаются тем, что запрещено католической верой!
— Твои красные — вообще безбожники.
—
— Итальянцев там погибло много. Но меня бог все–таки оставил в живых.
— После того, что сделали с Паскуале, у меня сердце болит от невыплаканных слез. Какой–то умный человек, хотя он и не называл себя умником, заметил: живые закрывают глаза мертвым, а мертвые открывают глаза живым. Вот так Паскуале открыл мне глаза на многое.
— Паскуале мечтал, чтобы мы повенчались…
Тоскано сказал сущую правду. Уже после несчастья Джаннина нашла в бумажнике Паскуале вырезанное им из газеты объявление одной туринской фирмы: «Изготовляем приданое для невест, постельное и столовое белье…»
Но мысль о Паскуале только ожесточила Джаннину, и она сказала отчужденно:
— Ты обещал о свадьбе не говорить.
Тоскано молча пил золотистое вино и как загипнотизированный глядел на правую руку Джаннины. Прежде она носила стальное колечко, и он, боясь услышать окончательный приговор себе, все не решался спросить — почему она сняла колечко? Хотелось думать — колечко снято потому, что оно оставляет на пальце черный след, грязнит кожу…
То было в самом конце 1935 года, если Джаннине не изменяет память, 18 декабря, в тот день женщины во всех городах и селениях Италии торжественно меняли свои золотые обручальные кольца. Джаннина уже была обручена с Тоскано.
Она тогда приехала из Турина в Рим, жила в недорогом пансионате на окраине города, училась машинописи и стенографии. Она помнит, как мальчишки зазывно выкрикивали: «Экстренный выпуск газеты «Мессаджеро!» Экстренные выпуски назывались «Мессаджеро роза», печатались на розовой бумаге и выходили только с важными сообщениями. В те дни «Мессаджеро роза» выходила часто, газета сообщала о победах в Абиссинии. Шли парады, митинги, гремели марши. Чтобы сплотить народ, дуче призвал итальянцев к добровольным жертвам, бросил лозунг: «Мы затянем пояса потуже!» — и обратился к итальянским женщинам с призывом отдать золотые кольца в обмен на стальные.
И вот многие матери, жены, сестры солдат приняли участие в шествии фанатичек. Джаннина тоже шла в колонне женщин, то и дело ощупывая золотое колечко у себя на руке. Бесконечную процессию римлянок возглавляла Елена, королева Италии. Джаннина старалась держаться ближе к королеве, она хорошо видела ее красивое чуть надменное лицо. Процессия дошла до пьяцца Венеция и остановилась у подножия белой мраморной лестницы. Королева поднялась к Алтаре делла Патриа, где погребен Неизестный солдат, и возложила венок. Джаннину еще дальше оттеснили от королевы, на верхние ступени лестницы сперва пускали только вдов и матерей погибших воинов. Джаннина видела, как Елена перекрестилась, поцеловала свое золотое кольцо, затем поцеловала другое золотое кольцо (кто–то почтительно шепнул, что это кольцо Виктора–Эммануила) и опустила оба кольца в чашу, стоящую на треножнике рядом с гробницей. Над чашей густо курился ладан, и запах его кружил голову, повергая Джаннину в религиозный экстаз. Кто–то из князей церкви, в красном одеянии, должно быть кардинал, благословил королеву Елену и надел ей на палец стальное кольцо.
Вот и Джаннина, превозмогая внезапное головокружение, поднялась на верхнюю ступеньку мраморной лестницы, судорожно сдернула колечко с пальца, поцеловала его и опустила в чашу; уже не видно было дна под золотыми кольцами, которые навсегда расстались с женскими пальцами и утратили их тепло. Кардинал, архиепископ, или кто он там был, благословил синьорину, надел ей на палец стальное колечко, и она, счастливая, не чувствуя под собой ног, сбежала с белой лестницы. А национальный гимн не только бил ей в уши, но, казалось, пронизывал все ее существо до корней волос, до ногтей. Оркестр карабинеров играл и играл не переставая, и церемония превратилась в бурную, восторженную манифестацию.
Сейчас Джаннине показалось, что все это было не два года назад, а в какую–то другую историческую эпоху.
Она не понимала, откуда у нее это ощущение, — может, она сама сильно изменилась за прожитые годы…
Тоскано спросил Джаннину насчет работы, она ответила, что если контора «Эврика» после Нового года закроется, ей придется искать себе работу в Турине. Она тотчас же пожалела о том, что сказала, — Тоскано не разделил ее огорчения, а даже обрадовался и оживленно стал доказывать, что ей давно пора отдохнуть.
— Ты рассуждаешь так, словно имеешь право распоряжаться моей судьбой.
— Я давно чувствую себя бесправным. Это ты имеешь на меня все права.
— В таком случае я имею и право тебя разлюбить… Улыбаться тебе без согласия души? А потом вести одинокие диалоги наедине с собой? Почему так случилось? Не знаю… Никто третий не стал на нашем пути.
И тут Тоскано потерял самообладание и начал кричать на Джаннину. Она, наверное, потому пренебрегает им, что ей слишком симпатичен бывший хозяин. Очень подозрительны ее заботы о том, чтобы он чувствовал себя в тюрьме как в богатом пансионе.
— Мелкий шпион! — процедил Тоскано презрительно.
— Он антифашист и вел тайную войну против вашего друга Гитлера. — Она из последних сил старалась говорить спокойно, не повышая голоса. — Ты унизился до неверия мне, до грязных подозрений. Но я не унижусь до попыток оправдаться в твоих глазах. Когда–то ты мне очень нравился… Потом ты стал богатеть и быстро умнеть в своем фашистском клубе. Ты все умнел, богател, умнел, а я оставалась такой же… Наверное, поэтому нам теперь трудно найти общий язык. Может, принести тебе справку из клиники о том, что я девственница?..
Тоскано просил ее замолчать: Джаннина неправильно его поняла, он вовсе не хотел ее обидеть.
— Если я погорячился, то лишь потому, что люблю тебя, Джан…
— Я люблю, ты любишь, он любит, мы любим, вы…
— Хватит!
— …вы любите, они любят…
— Не веришь, что люблю? Клянусь головой матери! Перед возвращением в Испанию хочу еще раз признаться тебе…
— В твоих устах «любовь» звучит слишком приблизительно… А за этим словом может скрываться и самое святое чувство и утехи купленной любви. Да, настоящая любовь жениха и невесты не должна слишком долго оставаться бесплотной. Но даже бессердечная близость должна быть совестливой, благочестивой. Даже когда «суперардити» переспал с продажной девкой, он…