Земля: долгий путь вокруг

МакГрегор Эван

— Великий боже… Прости меня… Так ужасно видеть, как мой товарищ… Бензин прямо в глаза… И потоки воды… И все это натворил я, — в полнейшей панике бормотал Чарли. — Какой ужас, и это я один во всем виноват, ну что я, блин, за идиот. Я наверняка и так уже тебя достал, а теперь еще и это… Боже! Что же делать? Я просто с ума схожу.

— Чарли, уже все прошло.

— Ох… Прости, друг.

— Ты не виноват, — успокаивал я его. — Мне просто случайно брызнуло прямо в глаза, когда ты перекрыл наконечник. Простое совпадение. У комиков и то не получилось бы лучше.

— Ох, блин, прости, друг.

— Да ладно, говорю же тебе, это случайно вышло. — Несмотря на то, что пострадавшим был я, мне же еще приходилось утешать Чарли.

— Ладно хоть врач вовремя подоспел и помог, — не унимался он. — И струя была маленькой…

— Не такой уж и маленькой.

— Мне было так жутко.

«Ему, видите

ли, было жутко!» — подумал я, растирая глаза, которые все еще жгло.

— Понимаешь, это был такой шок, — продолжал Чарли. — Бензин так и хлещет из моего мотоцикла, а я никак не соображу, как, блин, остановить его.

— Впредь нам обоим наука, — отозвался я. — Если подобное вдруг случится снова, мы просто бросим шланг, и пусть себе поливает землю бензином. Так ведь он никому не причинит вреда, а?

— Ну и фиговый денек сегодня выдался! — сменил тему Чарли. — Ветер! Как будто кто-то целый день бьет тебя по голове. У меня башка разболелась.

— Попроси у Василия таблетку.

— Я уже заглотил анальгина, — сказал он.

— Может, морфия тебе дать? — пошутил я. — Или, еще лучше, пиццу?

— Вау! Хочу «Американскую горячую» из «Пицца Экспресс» с сырной добавкой плюс салат! — Чарли заметно оживился.

— Я тоже, пожалуй, закажу в «Пицца Экспресс». Возьму-ка «Маргариту» с анчоусами и пепперони. А салат не хочу. Мне просто две пиццы.

— Я сейчас захлебнусь слюной, — не выдержал Чарли. — Черт… Мой желудок просто взбунтовался…

На этом инцидент был исчерпан, и мы вновь сосредоточились на дороге, оставалось последних несколько километров. Когда мы добрались до Волгограда, Василий первым делом повел меня в больницу. Мы долго бродили по длинным коридорам в поисках кабинета офтальмолога. Врач усадила меня перед каким-то прибором и велела вслух читать таблицы, что было отнюдь нелегко, поскольку буквы там были русские. Потом я ждал в коридоре и решил пока позвонить своему врачу в Англию. Он делал мне лазерную коррекцию близорукости, чтобы во время путешествия не надо было надевать очки под шлем. Врач кое-что посоветовал мне насчет лекарств, которые прописала офтальмолог, и сказал, что если бы я сразу не плеснул себе в глаза воды, то бензин ожег бы роговицу и я не смог бы ездить на мотоцикле целых две недели. Невеселая перспектива, хорошо что в критический момент безукоризненно сработал инстинкт — немедленно промыть глаза.

Мы с Василием вернулись в гостиницу, в прошлом тут селили высокопоставленных функционеров из КПСС и КГБ, а также членов Политбюро, когда они наведывались в город. Мы с Чарли бросили монетку, чтобы разыграть номера — я выиграл и оказался в огромных апартаментах.

— На этой самой кровати некогда спал Никита Хрущев, — похвастался я Чарли, которому досталась крохотная комнатка.

— Надеюсь, они сменили простыни, — отозвался он.

Нам разрешили остановиться в этой гостинице, потому что там имелась охраняемая стоянка, но кроме нас других постояльцев в ней не было. Снаружи она была отделана бетонной плиткой и выглядела довольно обшарпанной. Внутри, однако, зрелище было впечатляющим. Как и многие места в России и на Украине, она словно бы затерялась во времени — в данном случае, в конце пятидесятых годов прошлого века. В фойе стоял рояль, на котором я не удержался и поиграл, а телефоны словно были позаимствованы из фильма «Из России с любовью». После длительной гонки на пронизывающем ветру мы были совершенно разбиты, поэтому рано поужинали и отправились в находившуюся через дорогу баню, помнившую не одного советского лидера. Пропотеть в парилке да похлестать друг друга дубовыми вениками — именно это нам сейчас и требовалось. По возвращении в гостиницу мы узнали, что Клаудио наконец-то сдал экзамен, получил права на вождение мотоцикла и уже вылетел к нам в Волгоград. Новость была замечательной. Теперь мы могли проделать самую трудную часть пути, имея при себе квалифицированного оператора, не отвлекаясь на то, чтобы снимать друг друга.

На следующее утро мы обсудили дальнейший путь.

— Мы вот-вот окажемся в совершенно иной местности, — сказал я, — и гостиниц там не будет. Нам придется разбивать на ночь лагерь, самим готовить еду и очищать воду. Я хочу лишь знать, готовы ли мы к этому. Все ли оборудование у нас есть? Ничего не упустили? Потому что, если вдруг упустили, у нас еще есть время пополнить снаряжение.

После завтрака мы все распаковали и затем уложили снова. Вроде бы полный порядок. Я и так уже долгое время восхищался BMW, но в то утро просто влюбился в него. Я возился на автостоянке со своим мотоциклом, слушая музыку через шлемофон — перекладывал сумки, устранял мелкую поломку седла. Я оглянулся и увидел, что из гостиницы вышел Чарли. Он тоже слушал плеер, и я понял, что он разделяет мои чувства. До чего же замечательно! Вся команда здесь, на автостоянке. Группа поддержки проверяет внедорожники и оборудование. Все у нас в совершеннейшем порядке. Вот оно, счастье!

Я не боялся предстоящих трудностей. Физически и морально я был к ним подготовлен и даже предвкушал эти трудности. Единственное, что меня тревожило, это мои отношения с Чарли. Порой они становились немного натянутыми — когда мы были вместе с группой поддержки, между нами вспыхивали ссоры. Предыдущим вечером я просматривал материал, отснятый в Шефердс-Буш за три месяца подготовки к путешествию. Я заскучал по тем беспечным денечкам, когда Чарли и я столько смеялись.

Мы были так близки тогда. Но за последнюю неделю все изменилось. Создавалось впечатление, что мы с Чарли как будто держались в стороне друг от друга, словно бы путешествовали по отдельности, а не вместе. Возможно, сказываются первое напряжение, тоска по близким. Да и путешествие наше приобретает все больший размах, причем самая трудная часть его еще была впереди. Вот уже две недели мы не снижали заданный темп. Пятьсот километров в день или даже больше стали для нас едва ли не нормой. Частенько мы останавливались только для того, чтобы поснимать или перекусить, или потому что засыпали за рулем. Да, это были замечательные дни, но мы с Чарли потихоньку отдалялись друг от друга. Мне так хотелось просто подурачиться, как в былые времена.

Меня беспокоило также и то, что пока что мы прошли лишь самую простенькую часть пути. Я знал, что впереди нас ждали серьезные трудности, и, мысленно возвращаясь к нашим февральским тренировкам по бездорожью в Уэльсе, когда я отчаянно пробивался за Чарли чувствовал настоящий страх. Тогда я совершенно пал духом и утратил веру в себя. И теперь мне уже становилось не по себе от одних лишь мыслей о дорогах Казахстана, Монголии и Сибири. Для меня три этих названия были самой сутью приключения, и я понимал, что расслабиться мы сможем только тогда, когда они окажутся позади.

Закончив подготовку мотоциклов, мы отправились на осмотр достопримечательностей, покатались на лодке по Волге, погоняли на картах, а потом посетили военные мемориалы. Прошлым вечером мы звонили своим матерям, и обеим было что сказать о Волгограде. В свое время моя мама готовила к выпускному экзамену по географии задание по Волге и была уверена, что уж это ей точно не пригодится, поскольку Волгу она никогда не увидит. И вот теперь она сказала, что через столько лет я увидел эту великую русскую реку за нее. Мать Чарли, немка по национальности, вспомнила, как во время войны в этот город (он тогда назывался Сталинград) отправляли совсем молоденьких солдат, почти большинство из которых так и не вернулись назад. Сталинградская битва стала самым кровавым сражением в истории человечества. Здесь погибло около двух миллионов человек, в большинстве своем русских, но также и огромное количество немцев, румын и итальянцев. Зимой 1943 года из-за продолжительных уличных боев, в результате которых было уничтожено восемьдесят процентов зданий, населению Сталинграда пришлось выживать в невероятно тяжелых условиях. Там было даже хуже, чем в окопах Первой мировой войны. Русским ничего не оставалось, как биться с немцами врукопашную. Немцы называли это «Rattenkrieg» — «крысиная война». Сражались даже за коллекторы; на протяжении нескольких недель велись близкие бои в элеваторе — огромной башне, где советские и немецкие солдаты находились так близко, что слышали даже дыхание друг друга. Вконец измученный от голода и жажды взвод советской армии под командованием сержанта Якова Павлова захватил в центре города трехэтажное здание. Обложив дом минами, установив в окнах пулеметы и сломав подвальные стены, чтобы обеспечить доступ к припасам и коммуникации, они превратили здание в неприступную крепость. К тому же Павлов придумал поставить на крыше противотанковую пушку. Немецкие танки просто не могли поднять свои стволы достаточно высоко, чтобы уничтожить эту пушку, которая безнаказанно расстреливала бронемашины. Павлов удерживал этот дом на протяжении целых пятидесяти девяти дней, когда к нему наконец пришла подмога. Это произошло незадолго до контрнаступления русских весной 1943 года.

Немцам пришлось отступать, и это стало для них началом конца войны на Восточном фронте.

Мы стояли подле остатков Дома Павлова, выгоревшего угла жилой многоэтажки, ставшей поворотным пунктом в войне, и думали о том, что хотя люди, которых мы повстречали в пути, были такие же, как и мы, однако все памятники, которые мы видели в Словакии, на Украине и в России, были посвящены войне. Это неизменно были люди с автоматами, солдаты или рабочие, вставшие на защиту родины. Получается, что в конечном итоге люди увековечивают именно войну, как здесь, так и на Западе. Это очень грустно.