Земля и люди. Очерки.
Шрифт:
— Ты повнятнее… Свету нет… Так я, что ли, доить твоих коров буду?
— Да ты что? — рассердился Иван. — Не проснулся еще? Мне движок тракторный нужен. Движок и соединительный шкив. Подгони трактор к ферме и иди себе дрыхни. Понял или нет?
— Ну, знаешь!.. Не был бы ты соседом — двинул бы по шее…
Тракторист поворчал, поворчал, а все-таки оделся, подогнал трактор к ферме — к той стороне, где стоит электродвигатель доильного агрегата, соединил его шкивом с тракторным движком, протянул к стойлам переносной шнур с лампочкой и пошел к кабине, крикнув Ивану:
— А
«Теперь-то не подойду, — подумал Кайгородов. — Спи-дремли!»
В белом свете переноски Иван прикрепил стаканы доильного аппарата к соскам первой коровы, подключил аппарат к трубопроводу. Приглушенно запульсировало-в резиновых шлангах вспененное молоко.
Вскоре после «ночной Ивановой смены» — так окрестили этот случай сладковцы — на ферме появился новичок Николай Кудашов, невысокий крепыш, резкий в движениях и слове.
— Ну, бабы, держись! Мужичья бригада набирается. Уже двое, да сынишка еще Любки Лавровой день-деньской возле Ивана крутится. Как бы не попросили нас с фермы, — Анна Михайловна Рямова сказала эти слова с такой серьезностью, что доярки покатились со смеху.
Дождавшись, когда женщины просмеются, Николай; Кудашов, новичок, тоже с серьезным видом заметил:
— А вы что, не знали разве?
— Чего не знали? — поинтересовались доярки.
— Так ведь на ферме точно будет мужская бригада. Пятнадцать человек заявления подали.
Женщины замолчали, переглянулись, обрушились на Ивана:
— А ты что молчал? Знал ведь небось?
Кайгородов, с трудом пряча в пухлых губах улыбку, поддержал шутку Николая:
— Знать-то знал, да раньше времени не хотелось расстраивать.
Еле потом успокоили женщин…
Ивану понравилось, что новичок сразу вот так, с шуточками, вошел в коллектив — сам-то Кайгородов вживался не просто и не быстро. Нравилась ему в Кудашове добрая настыринка: видел Иван, как нелегко дается парню работа, но без уныния и хмурости делал ее Николай, частенько даже подтрунивал над своей неумелостью. Только однажды сказал Кайгородову:
— Может, и правда бабское это дело? Руки какие-то не такие.
— Руки приучатся, — ответил Иван. — Ну а насчет дела — это ты зря. Самое что ни на есть мужское дело. Будь моя воля — ни одну бы женщину не подпустил к ферме, пока не отвыкнем от вил и лопат…
Как-то утром, входя в помещение, доярки, услышали, как Иван учит Николая:
— У меня, например, тетрадь есть. Каждый день записываю, какая корова сколько кормов съела, сколько молока дала. Это полезная штука. Необходимая. Знаешь, какой корове сколько давать надо. Вот, гляди, Моднице я навильник даю. Модница, она и есть Модница. Ее как ни корми, больше десяти литров не даст. Навильник ее норма. А вот Звездочка все четыре съест, так от нее и отдача чуть ли не в три раза больше. Правильно кормить коров — это, брат, наука целая.
Женщины столпились у входа.
— Та-ак! — звонко врезался в мужской разговор голос Вали Голяковой. — Пришли чуть свет и секретничаете, значит?
— Тихо ты, застрочила, —
Иван прислонил вилы к дощатой стенке загона, стряхнул клок сена с плеча.
— Отчего ж нельзя послушать? Было бы вам интересно, а мне что — язык без костей.
Где-то перед самым Днем животновода в партком позвонили из района: срочно присылайте передовиков фотографироваться на Доску почета, фотограф будет ждать там-то… «Обязательно Кайгородова прихватите», — сказали. Почему «обязательно», парторгу было понятно. На областном конкурсе мастеров машинного доения Иван занял первое место, вернулся домой чемпионом.
Машина у Хворова была на ходу, и он намеревался управиться с фотографированием по-быстрому. Объехав все фермы, кроме Сладковской, собрал доярок; дело оставалось за Иваном Кайгородовым. «Этот быстро соберется, по-солдатски», — думал парторг, подъезжая к животноводческому городку. Хворову припомнилось, как недавно, после того, как вернулся Иван с областного конкурса, предложили ему бригадирскую должность. «Давай иди, у тебя все данные есть». — «Нет, — ответил. — Тут я на месте, нравится мне это дело. А бригадиром — толку от меня навряд ли будет. С людьми не больно ладить умею». Вот тебе и весь сказ.
Когда парторг вошел в помещение, Иван только что запустил коров с улицы и, легонько пошлепывая по бокам и спинам, загонял их в стойла. Сочно позвякивали замыкавшиеся цепи; дробно стучали о цементный пол копыта.
— Давай собирайся, — пробасил парторг.
— Куда это?
— В район поедем. Сниматься.
Ивана как будто подменили.
— Не поеду.
— Да ты что? Все наши едут. И машина уже на улице. Сейчас мы тебя до дома, переоденешься и…
— Не поеду. Как-нибудь без меня.
— Так ведь надо же! День животновода. Понимаешь? Со всего нашего Слободо-Туринского района съезжаются…
— Не могу.
— Что значит «не могу»? Не пешком ведь.
— Не могу. Скоро дойка.
Терпение у парторга лопнуло.
— Что ты заладил: дойка, дойка! Подоят без тебя. Накажем Николаю.
— Да в конце-то концов! — в тон Хворову заговорил Иван. — Я-то почему должен ехать? Пусть, раз надо, едут сюда и фотографируют. Я — на рабочем месте. Работаю. Почему я должен время терять? Достаточно, что с конкурсом столько потерял. Рекордсменки мои и те меньше доиться стали…
Парторг только руками всплеснул:
— Я же тебе русским языком говорю. На машине поедем. Один раз Николай подоит. Ничего не сделается.
— Николай здесь ни при чем. Коровы мои, я и должен доить.
Так и ушел ни с чем Василий Семенович Хворов.
— Сколько ждать-то можно! — ворчали в «газике» доярки. — Иван-то где? К кормушке прилип?
— Без него поедем, — хлопнул дверцей парторг.
«Газик» все дальше и дальше отъезжал от центральной усадьбы совхоза «Сладковский», а в это время на ферме, в корпусе, соседнем с кайгородовским, Андрюшка Лавров с матерью разбирал и чистил доильный аппарат.