Земля и люди. Очерки.
Шрифт:
Гончаренко смущенно улыбается:
— Та шо ж я буду подменять управляющего?
— Ну а ты — как коммунист.
— Разве шо так, — согласился Гончаренко и тут же прикинул: — Петро пидэ… Нина пидэ… Галя на работе… Кучумова пидэ… Сафонова может пийты, но слабая… Оля… Маруся… Шесть… Семь… Восемь человек хватит? Если им попеременке машины разгружать, будэ все идты и будэ все справно…
Некоторое время спустя он уже распоряжался возле зерносклада.
— Цэй погрузчик малэнький так поставить и сыпать у стороны… А у того погрузчика вал погнут, може травму сделать… Электрик дежурный е? Чтоб свет ночью был… У транспортера
Владимир, кивнув в его сторону, сказал мне:
— Редкий талант у мужика: всегда с людьми, всегда знает, кто чем живет, у кого какая нужда. И люди идут за ним. Теперь я спокоен: если уж он взялся помочь, семена будут засыпаны. Одно время Гончаренко исполнял обязанности управляющего, так я горя не знал с этим отделением. Теперь объездчиком работает.
— А в чем дело?
— Глупая история…
Позднее я узнал, уже от других людей, что за история приключилась с Гончаренко. Один пьяница во время сева прихватил два мешка семенных отходов. Директор совхоза поехал по свежему следу, поймал пьяницу с поличным, а заодно под горячую руку прогнал Гончаренко в объездчики: что за управляющий, если у него из-под носа зерно крадут…
Вечером, когда мы заехали домой чего-нибудь перехватить, к Маше по какому-то делу заглянула жена директора совхоза. Я полушутя-полусерьезно подбросил ей: не бережет, мол, здешний директор своих специалистов. Как она на меня посмотрела!
— А вы спросите: бережет ли директор сам себя! Вчера после планерки, часов в двенадцать ночи, мой Гариф Зарифович как укатил на отделения, так я его и видела всю ночь. В пять утра приехал, лег прямо одетый спать и велел разбудить через полчаса. Ну, я не такая дура, чтобы не дать человеку отдохнуть — ничего, думаю, не случится, если и три часа поспит. Так что вы думаете? В половине шестого, будто кто ему в уши выстрелил, вскочил и — в машину. Так до сих пор где-то носит нечистая сила. А вы говорите…
На другой день в семь утра Дроздову позвонил начальник районного управления:
— Как дела с семенами?
— Ничего, — ответил Владимир. — На втором отделении вчера две тысячи засыпали.
— Это хорошо, — похвалил его начальник управления. — Всего вам доброго, Владимир Иванович, — и еще добавил, чтобы Дроздов не очень расстраивался, так как строгий выговор ему будет заменен просто выговором, а если дела с засыпкой семян в дальнейшем пойдут еще лучше, то, может, обойдется и вовсе без взыскания…
Когда я рассказывал Дроздову о «Красной звезде», что в Шадринском районе Курганской области, о том, как в этом совхозе специалисты приходят на работу к восьми часам, в час дня идут на обед, а уже в начале пятого совсем расходятся по домам, Владимир сперва только посмеивался:
— Это правда или так?.. На какой, говорите, звезде?..
— Своими глазами видел, — уверял я его.
— Хозяйство-то, поди, экспериментальное?
— Нет, просто большой совхоз. Недавно стал передовым, а был развалюхой.
— А как же они в уборку, в посевную? Тоже по восемь часов работают?
— Круглый год, — ответил я. — Круглый год по восемь часов.
…Первый
А в «Красной звезде» заслуженный агроном РСФСР Борис Васильевич Синев сидел себе спокойно и, не глядя на часы, беседовал со мной. Незаметно было, чтобы он куда-нибудь торопился, не врывались в его кабинет взъерошенные участковые агрономы, даже телефон редко звонил. И выглядел Синев элегантно: белый воротничок, модный галстук под синей спецовкой.
— А как сев? — спросил я.
— По графику, — ответил Борис Васильевич.
Я не выдержал и рассказал ему про Юру.
— Вашему Юре потому и не хватает времени, что он ночи не спит, — мягко объяснил Борис Васильевич. — Голова-то у него, надо думать, мутная…
В это время в комнату вошел высокий грузный человек в кителе, с большой, коротко стриженной головой — директор совхоза, Герой Социалистического Труда Григорий Михайлович Ефремов. Прислушался, о чем мы разговариваем. Вставил с улыбкой:
— Голова — орган нежный, ей нужно регулярный отдых давать. — И уже без юмора: — Если специалист работает по двенадцать-пятнадцать часов в сутки — значит, он работает на износ.
Когда я попросил Григория Михайловича уделить мне часа два для беседы, он ответил:
— Сегодня вы, так сказать, не запланированы: дела у меня. Подходите завтра к восьми. Сколько потребуется, столько и будем беседовать…
Назавтра я просидел у него в кабинете полный рабочий день. Повторяю, это был самый разгар посевной, однако Григорий Михайлович не мчался в поле, не рвал телефонную трубку. За весь день к нему в кабинет зашли семь человек: заместитель по хозяйственной части, секретарь партийной организации, секретарь комитета комсомола, бухгалтер, заведующая столовой и двое молодых специалистов.
Рабочих же — ни одного.
— А зачем им каждый день ко мне ходить? — недоумевал Григорий Михайлович. — Конечно, если уж что-то особое, важное, эта дверь ни для кого не закрыта. А по работе — есть бригадир. Помню, в армии старшина спрашивает меня: «Кто главней, Ефремов, для рядового — я или генерал? Кто тебе больше нарядов может дать?» Отвечаю: генерал. Старшина тогда: «А ну, посчитай: генерал по уставу может дать тебе десять нарядов. Я — два. Но генералу-то ты, может, раз в три года на глаза попадешься, а я тебя каждый день вижу…» Так и тут. Бригадир лучше меня знает, стоит ли тому рабочему обменять корову, этому дать тесу, а того отпустить в отпуск. У бригадиров управляющие есть. А управляющие обращаются к главным специалистам, моим заместителям. Специалисты — это мой штаб. Штаб вырабатывает стратегию, а тактика… Да если я или главные специалисты будем решать за бригадиров или управляющих те вопросы, которые им самим положено решать, то что же будет? Сплошное иждивенчество и безделье. Ни авторитета, ни чувства ответственности… А к рабочим я иду сам. У нас в совхозе шесть отделений. На каждом бываю раз в месяц, зато уж сижу подолгу. Говорю и со свинарками, и с доярками, и с трактористами, и со строителями… Никого не пропущу.