Земля имеет форму чемодана
Шрифт:
Но потом стали забывать и литовских баскетболистов, и «мерзавчики», и Бубукина с Понедельником. С каждым новым министром культуры и с каждым новым министром образования культура общества улучшалась и цвела. Народ всё умнеет и всё удачливее решает сканворды. Как-то пришлось вести разговор с девушкой Соней из светской семьи (рвётся в бакалавры в одном из модных, с приглядом на дальние страны, вузов Москвы). Она была красива («прямо — Модель!»), при том скромна (носит очки) и участвовала в ТВ-передачах «Безумно красивые». Там на вопрос «В каких отношениях находились Крупская и В. Ульянов?» она ответила: «Они были любовниками, но она изменила ему,
Мог ли я что-либо оспорить в словах мудрой Сони?
326
Вот такая чушь образовалась (и держалась) в моём сознании. Так бы и относился к ней, как к чуши, если бы не узнал, что подсобному рабочему Куропёлкину выдан сертификат (со всеми печатями) на владение участком с недрами на берегу кратера Бубукина.
327
Куропёлкин посчитал нужным вызвать на разговор Селиванова.
Куропёлкин был строг и серьёзен, да и Селиванов, понял он, не был расположен к легкомыслиям.
— Итак, Андрей Алексеевич, — начал Куропёлкин, — вы в прошлый раз объявили мне, что готовится новое Пробивание и мне в нём уготована важная работа.
— Было такое, — согласился Селиванов. — Но вы, напомню вам, в содействии нам, то есть Отечеству, отказали. Или хотя бы попытались отказать.
— Какие сроки определены новому Пробиванию? — спросил Куропёлкин.
— Вы всё же решили участвовать в Пробивании?! — нескрываемо обрадовался Селиванов.
— Я этого не сказал, — помолчав, произнёс Куропёлкин.
— Тогда к чему этот разговор?
— Мне нужны уточнения, — сказал Куропёлкин.
— Какие?
— Их целый чемодан, — сказал Куропёлкин и сразу сообразил, что был намерен произнести совсем иное слово, но «чемодан» взяло и выпрыгнуло из него безо всякой смысловой нужды. «Проехали», — указал себе Куропёлкин. — Так вот, — продолжил он. — Основательны ли и правомочны ли претензии гражданки Мезенцевой, а мы с ней никак не связаны, не венчаны и не расписаны, основательны ли её претензии на дарованные мне владения в пределах Солнечной системы?
— Основательны, — сказал Селиванов. — И юристы это без труда обоснуют.
— Ну, насчёт юристов, это понятно, — сказал Куропёлкин. — Но ведь она мне никто, так, для совместного проживания…
— Она ждёт от вас ребёнка, — прокурором произнёс Селиванов.
— Ребёнка… От меня… — хмыкнул Куропёлкин.
И замолчал.
«Бог ты мой! — пришло ему в голову. — О чём я думаю? О чём пекусь? О несуществующих запланетных владениях? Ну ладно, забили бы мне мозги какими-нибудь двумя мелкими островами в Ионическом море, я бы задумался на минуту, но сейчас же бы и отверг этот бред. А тут волнуюсь из-за потери кратера на Луне. Будто во мне пробудился жадный волокушкинский жлоб, обеспокоенный опасностью потерять завещанный тёткой сарай в безлюдной деревне километрах в ста двадцати от Волокушки в бездорожной глуши! Стыдно! Дожил!» Да, что значит — пробудился? Видимо, он в нём шевелился всегда и был сутью его натуры! Надо понимать, что внимательные и заинтересованные в нём люди распознали и оценили особенности его сущности, а потому и позволяют себе шантажировать его с помощью пустышек. И главное, он и впрямь не желает терять якобы дарованное ему.
— Хорошо, — сказал Куропёлкин. — Чтобы не оставалось у вас иллюзий, я разорву или сожгу ваши сертификаты. Мне они не нужны.
— От этого ничего не изменится! — рассмеялся Селиванов.
— Если я откажусь от предложенной мне работы, — сказал Куропёлкин, — вы и так отберёте у меня эти ничем не обеспеченные сертификаты.
— Вы ведь можете догадаться, какие каверзы способна придумать и учинить мать вашего ребёнка Людмила Афанасьевна Мезенцева. От них вы взвоете и посчитаете, что вам всё же лучше было бежать от неё по указанному маршруту.
— Кстати, — сказал Куропёлкин, — в том маршруте не упомянут кратер Бубукина.
— Он пока недоступен, — сказал Селиванов.
— А чем он интересен? — спросил Куропёлкин.
— Там много платины, — сказал Селиванов. — Там её за полчаса, условно говоря, можно добыть больше, чем на всех наших месторождениях за год. И ещё много такого, что на Земле и не водится. Но вам об этом знать сейчас не положено.
— Вон оно что! — сказал Куропёлкин.
И тут же волокушкинский жлоб в нём не то чтобы снова зашевелился, а зарычал: «Мой! Мой тёткин сарай! Не отдам!»
— Ах вот оно что! — повторил Куропёлкин.
328
— Значит, вы желаете подготовить меня к кратеру Бубукина? — поинтересовался Куропёлкин.
— Не уполномочен отвечать на ваш интерес, — сказал Селиванов и будто бы опечаленно от того, что не уполномочен. — В дальние расчёты я не допущен. Не тот чин. Но меня обрадовало оживление вашего интереса к проекту профессора Бавыкина.
— Ваше суждение спорное, — сказал Куропёлкин.
— По моему вы, Евгений Макарович, пытаетесь что-то выторговать у Отечества, — сказал Селиванов, — что-то выгодное вам. Этого я от вас не ожидал.
— Не у Отечества, — возразил Куропёлкин. — У людей, с которыми я по дурости подписал контракт и стал у них подсобным рабочим.
— Надо устроить встречу с господином Трескучим?
— Упаси Боже! — воскликнул Куропёлкин.
329
— Значит, с Ниной Аркадьевной, — сообразил Селиванов. — Это труднее. Но постараюсь устроить. И — в ближайшие дни.
— Хорошо, — сказал Куропёлкин.
— Значит, вы не возражаете? — спросил Селиванов.
— Не только не возражаю, — горячо произнёс Куропёлкин, — но и желаю этой встречи!
330
Однако желание Куропёлкина в ближайшие дни исполнено не было.
В волнениях прошли ожидания наиболее важной для него теперь встречи. А была порой видна в оконце чердака Людмила Афанасьевна Мезенцева, естественно, ей были рекомендованы прогулки на свежем воздухе, иногда же рядом с ней возникал господин Трескучий, прежде грубиян и крикун, ныне же он, изящный брюнет, галантным кавалером сопровождал Баборыбу (для Куропёлкина — по-прежнему Баборыбу), на чёрной груди его куртки удивлял размером медальон (?) либо какой-то ведомственный почётный знак на здоровенной, серебряной (или платиновой?) цепи. С Лосей он был нежен, а однажды, на глазах Куропёлкина, приложил ухо к её животу, вслушиваясь в шалости ребёнка, остался доволен и погладил Баборыбу по драгоценному животу (для Куропёлкина — по брюху).