Земля имеет форму чемодана
Шрифт:
В назначенное время (вышло — вечером) Куропёлкин был доставлен к месту Старта.
Отправление Куропёлкина в Люк, естественно, вышло иным, нежели в день, будем называть, его Шалости или Проказы. Тогда его волокли к месту казни, по всем понятиям — заслуженной. Сегодняшнее провожание Куропёлкина в дорогу дальнюю походило на мероприятие планетарной важности. Слепили глаза прожекторы, по яркости достойные быть установленными в Лужниках. К ним то и дело добавлялись вспышки фоторепортёров и видеооператоров. Шумела публика, допущенная в ВИП-загон, метрах в пятистах от Люка.
От всей этой суеты Куропёлкин очумел.
И всё-таки кое-какие моменты предстартовой
Некий крупный господин державного телонаполнения жал ему руку, а потом и указывал дорогу к Люку.
Увы, Нину Аркадьевну Звонкову увидеть Куропёлкину не удалось. Старт не вызвал её любопытства. А вот господин Трескучий, по-прежнему — брюнет, но отчего-то в наряде декоративного казака, возникал там и тут, смотрел на Куропёлкина с удовольствием и чуть ли не с гордостью, будто Куропёлкин был ему как сын, возле Люка им же был воспитан и теперь отправлялся выполнять его, Трескучего, поручение.
Воздвигся хрустальный шатёр Люка, по приставленному к колодцу трапу Куропёлкин поднялся (пять ступенек) и по просьбе Селиванова (и этот рядом объявился) помахал народам рукой.
356
Внутри Люка ему был предоставлен некий, надо полагать, корабль, то ли открытый сундук, то ли глубокое корыто. На полу (или на днище) корабля был положен гимнастический мат, ничем не прикрытый. В углу его уложили тюфяк-подголовок. На мате валялась меховая ушанка (пушистая, по рекомендации Бавыкина), перед подъёмом по трапу в Люк её попросили на голову не натягивать. Куропёлкину стало скучно. В прошлый раз он попал в Люк по необходимости (чужой) в мусорном контейнере, набитом всякой дрянью. Тогда он ни о мусоре, ни о дряни не думал, пожалуй, эти гадости даже и с их вонью и с плотностью забитости ими контейнера соответствовали состоянию и настроению Куропёлкина. А теперь…
— Евгений Макарович, — над посудиной Куропёлкина образовалась голова Селиванова. — Вам комфортно?
— Нет, — сказал Куропёлкин.
— Отчего так? — удивился Селиванов.
— Здесь пусто…
— И что?
— Для разгона эта посудина должна быть тяжёлой, — придумал Куропёлкин. — Только обойдитесь без воней и жидкостей из канализации, тухлых яиц и гнилых апельсинов.
— Утяжеление корабля необходимо? — взволновался Селиванов.
— Обязательно! Сами подумайте, — сказал Куропёлкин. — Вспомните, зачем заведено грузило.
При этом чуть ли не рассмеялся. Селиванов же, видимо, «сам подумал» и понёсся к членам стартовой комиссии. И минут через пять Куропёлкина стали засыпать.
— Приходится спешить, — сообщил возвратившийся Селиванов. — Затягивать с Запуском нельзя. Не разрешили. Потому, извините, для отбора тяжестей не имеем возможностей. Так что берём всё, что под рукой и рядом.
Корабль (или ковчег) Геонавта, принимая тяжести, явно видоизменялся. Днище его опускалось, верхние же углы становились более резкими и уже не напоминали о корыте, а походили линиями боков (бортов) на известный Куропёлкину дворовой мусорный ящик.
А к Куропёлкину возвращалось спокойствие.
Новая привычка, что ли, возникала и закреплялась в нём?
Но к чему ему новые привычки (причём будто бы схожие с профессиональными суевериями) именно теперь? Ни к чему!
Однако тяжести всё прибывали и прибывали, иные в мешках (возможно, кирпичи или основательные книги), иные в чёрных пластиковых пакетах, иные, признаем, в голом виде, скажем, куски досок с оставленными в них из-за спешки гвоздями. Иные подарки доставляли Куропёлкину не только неудобства, но и болевые удары, и Куропёлкин, браня себя за высказанную Селиванову просьбу об утяжелении корабля, вынужден был подтянуться к тюфяку-подголовнику и поджать на мате ноги. Скучно и комфортно ему уже не было. А тяжести всё наваливали. «Хватит, мне не в стратосферу лететь, балласта хватит!» — хотел было заявить Куропёлкин, но чихнул.
— Есть проблемы? — спросил Селиванов.
И тогда Куропёлкин вспомнил.
— Спросите у господина Трескучего.
357
И был призван к Люку господин Трескучий.
Голова его наклонилась к придавленному к чемоданному теперь боку корабля Куропёлкину. В глазах Трескучего не было ни ехидства, ни злости.
— Сколько? — спросил он Куропёлкина. — Как в прошлый раз? Или?
— Как в прошлый раз, — сказал Куропёлкин. — Не меньше.
— Бутылку водки «Парламент», пивную кружку, пустую, малосольные огурцы, — сказал Трескучий Селиванову. — На всякий случай и ещё и четвертинку.
— Да вы что! — возмутился Селиванов.
— Не перечьте! — сказал Трескучий. — Проверено.
— Ради чего? — не мог успокоиться Селиванов.
— Ради разгона и ускорения.
358
Жидкость для разгона и ускорения Куропёлкин пил кружками, сидя на гимнастическом мате. Малосольные огурцы были хороши и протестовали против решения Куропёлкина. Брызнули ему в кружку (в третий раз) ещё и жидкость из четвертинки, не всю, и Куропёлкин понял, что хватит. Сила разгона и ускорения заставила его улечься на мат. Неугомонные исполнители продолжали заполнять его корабль и вминать в его трюмы (может, и ногами) найденную рядом дрянь. Бормотание происходило теперь из выдыхаемого им воздуха, и всё же Куропёлкин соображал, что его слова могут теперь записывать и не надо нести всякую ерунду. Он удержал в себе имя Нинон, прижал язык к нёбу, сжал губы при пытавшемся вырваться из него слове «Спускаемся!» и лишь вышептал: «А флот не опозорим!».
Впрочем, он и ещё что-то бормотал…
359
А Куропёлкина всё ещё продолжали посыпать белёсой дрянью, возможно, и очистками из кухни дворовых Нины Аркадьевны, они вызывали новые чихания Куропёлкина, и, чтобы уберечь человечество от неприятных звуков, Куропёлкин зажал пальцами ноздри и дышал ртом. Тут он ощутил слева от себя копошение и увидел, как из мусора высунулась голова его флоридского знакомца Барри в ковбойской шляпе. Сейчас же Куропёлкин услышал комаду «Пуск!» и предпринимать какое-либо действие не смог. Ему показалось, что запахло воблой, а потом и цветами ландышами. И ему стало хорошо.
360
Целую неделю трубили по СМИ (тут пошли слова и соображения рассказчика истории Куропёлкина) маршевые сообщения об очередных победах отечественной науки и техники. Гимн то и дело звучал, слава Богу без текста, я его всё равно не мог запомнить по какой-то мистической причине. Ну ладно, какие-то тексты и их авторы. В нынешнем же случае прославлялся подвиг Евгения Макаровича Куропёлкина, Геонавта. Он осуществил усилия многих конструкторов и институтов, оснащённых новейшим оборудованием, и совершил подземные путешествия с показательными выходами (трижды!) из недр Земли в стратосферу.