Земля которой нет
Шрифт:
– И как оно? – спросил скульптор.
Не ошибусь, если скажу, что ему вся эта ситуация явно доставляла некое извращенное удовольствие. Извращенное – с моей точки зрения, так как для него все это было даже несколько обыденно. Просто очередной халасит, ничего не знающий ни о жизни, ни о работе.
Я только развел руками и вновь приложил инструмент к материалу. Уж не думали же вы, что меня остановит такая ерунда, как содранная кожа? Пожалуй, за все время пребывания на Ангадоре моя шкура изведала и куда более страшные ранения. Как-нибудь справлюсь.
И я начал справляться. Раз за разом опускался молоток на шляпку зубила. Раз за разом оно соскальзывало,
Когда уже стало сложно держать сталь, выскальзывающую из влажной от крови ладони, зубило все же погрузилось в породу и на стол упал маленький осколок. Воодушевленный успехом, я вновь и вновь мерно отбивал потусторонний, непонятный мне ритм. Порой с треском откалывались зубчики, резво отпрыгивая от стола и падая на пол. Порой рука соскальзывала, и тогда я либо сдирал кожу, либо бил молотком по пальцам. Но все же я не прекращал работу. Вовсе не потому, что она меня захватила, или потому, что я упертый баран. Просто мне было жизненно важно узнать ответ. Какое-то таинственное, не поддающееся описанию чувство подсказывало мне, что я должен что-то узнать. Словно это был ключ к мистерии, в которую я невольно погрузился с головой.
А взгляд мастера из насмешливо-вызывающего постепенно преображался. В глазах проблескивали огоньки уважения и солидарности. С каждым моим новым ударом, с каждой алой каплей, растекавшейся по дереву и придающей ему багровые тона, скульптор все отчетливее из надменного мастера превращался в воодушевленного творца.
Не знаю, сколько времени я провел за этой несуразной пыткой, но в какой-то момент вдруг обнаружил, что над головой сияют звезды, а на западе за горизонт уходит уставшее солнце. Как я уже говорил, небесное полотно было до того странным, что я уже давно отчаялся определить по нему хоть что-нибудь. Да и к тому же в данный момент меня больше волновало то, что появлялось из глубины породы.
Там, внутри, словно что-то оживало. Что-то, чему я пока еще не мог дать описания, чего никогда прежде не замечал, хоть и догадывался о его существовании. С каждым новым ударом я чувствовал, как приближаюсь к этому неизвестному, но определенно невероятному и волшебному «чему-то».
Я вновь занес молоток и вновь опустил его на зубило. Раздался треск, в воздух взметнулась пыль, а я, онемев, смотрел на то, как кусок породы раскололся на две части, навсегда погребая под облаком пыли то, чему так и не суждено было родиться. Руки мои ослабли, из израненных пальцев выскользнул взмокший от крови стальной инструмент. Это был провал. Еще никогда в жизни я не испытывал такого всепоглощающего отчаяния от осознания собственной неудачи.
– И как оно? – повторил вопрос скульптор, сидевший напротив.
Я словно очнулся от сна. Встрепенувшись, огляделся и понял, что мы остались одни. В мастерской было пусто, и лишь пыль, будто утренний туман, дрожала на оживающем ночном ветру.
– Сложно, – честно ответил я, смотря на свои распухшие пальцы, на которых было сложно отыскать кожу под коркой застывшей крови, смешавшейся с все той же белой пылью.
– Так и должно быть, – кивнул собеседник.
Он потянулся к расколотой породе, взял ее в широкие ладони и прикрыл глаза. Как и в первый раз, облако, висевшее в мастерской, задрожало, а потом лентами взвилось, оплетая могучие, натруженные руки. Но в этот раз мастер не спешил. Он мял породу, словно глину, ласкал ее, будто шею прекрасной любовницы. А
Мгновением позже на столе стояло каменное дерево. Оно было небольшим, не выше пяти-шести сантиметров, но я мог поклясться, что четко различаю каждую веточку, каждый нарост коры, каждый лист, танцующий на ветру. Да-да, конечно, мне лишь чудилось, но я видел, как дрожит каменная крона, как пляшут и шепчут ветки. Бесспорно, это скульптура, но в то же время это нечто живое, дышащее и тем опровергающее все мылимые законы этой безумной вселенной.
– Но как…
– Как я узнал, что ты хотел смастерить? Я мог бы сказать, что понял это после первого удара, мог бы сказать, что знал изначально. Но сейчас, когда уже почти скрылось солнце, не время для скучной реальности.
Мастер приподнял голову, и мы встретились взглядами. Я уже видел старческие глаза, но не такие, как эти. Разве что глава гладиаторов обладал более древними глазами.
– А если я скажу тебе, что внутри породы всегда жило это дерево? Оно звало, кричало о помощи, и ты невольно отозвался на его зов. Не ты хотел вырезать его, а оно спешило выбраться наружу.
– Тогда бы я ответил, что это кусочек волшебной сказки, которые рассказывают матери своим детям на ночь.
– И оказался бы прав. Но раз уж здесь нет магии, а мы уже давно не дети, я расскажу тебе то, что ты должен знать и сам. Оно среди нас.
Признаюсь, я немного оторопел, пытаясь осмыслить сказанное.
– Оно среди нас? – переспросил я.
– Именно! – вздернул палец мастер. – Куда бы ты ни пошел, что бы ни делал, оно всегда будет рядом.
– Но что такое это «оно»?
Скульптор повертел головой, словно боясь, что нас могут подслушать, а потом, перегнувшись через стол, прошептал:
– Всё. Всё всегда среди нас. Оно рядом. И даже в самой пустой комнате всегда будет всё.
Я чуть отпрянул, а затем и вовсе поднялся со стула:
– Простите, но старший малас велел мне вернуться до заката.
– Да-да, конечно, я понимаю.
Скульптор тоже поднялся, вытер руки о замызганный фартук и протянул мне правую ладонь. Я с жаром ее пожал, после чего поспешил на выход. Прошел мимо столов, заставленных разными поделками и недоделками, и наконец добрался до двери. Уже собираясь выйти вон, я вдруг обернулся.
Там, в глубине зала, стоял мастер. Он вытянул вперед левую руку и зажмурился. Облако пыли вновь задрожало, потом завертелось, внезапно уплотнилось и сгустилось у скульптора на ладони. Мгновением позже мастер сжимал небольшую статуэтку, в которой я опознал некоего странника в прохудившемся плаще и не менее дырявой широкополой шляпе. Не узнать этот образ не было возможности.
Я закрыл за собой дверь и погрузился в томный сумеречный шепот. Где-то вдалеке слышались трели сверчков и прочих ночных певцов. В этих переливах и чуть приглушенных отзвуках четко различались окрики родителей, загоняющих загулявших детей по домам. Слышались резкие короткие вспышки горелок, которыми поджигали развешенные фонари, и столь же резкие и редкие переговоры фонарщиков, угрюмо бредущих по неизменному маршруту. Ветер, играя в кронах, дополнял общую симфонию своим мистичным, непонятным ни единому смертному диалогом с листьями. А в центре стоял я. Всего пару часов назад я наивно полагал, что отыскал некий ключ, а вышло совсем иначе. Вряд ли разговор с сумасшедшим мог хоть как-то помочь в плане побега. И все же я чего-то ждал, надеясь, что не впустую потратил свою подошедшую к концу прогулку.