Земля! Месть проигравших

Многие же будут первые последними, и последние, первыми.

Евангелие от Матфея, гл. 19, ст. 30

Евангелие от Марка, гл. 10, ст. 31.

Белая полоса инверсионного следа глайдера (аппарат расы драуни, для перемещения в атмосфере) ударом кривого янычарского ятагана располосовала пронзительную синеву марсианского неба на две неравные половины. С востока надвигался грозовой фронт – серые мрачные облака обещали непогоду и дождь – невиданное десятки миллионов лет на Марса явление, но после Преобразования, обыденное. Глайдер тормозил и стремительно снижался над

Над песчаным берегом машина застыла. Воздушные струи с могучим грохотом ударили вниз, подняв красно-коричневую пелену пыли и песка, почти скрывшую глайдер от чужих глаз, плавно опустилась. Через десяток-второй секунд ветер унес пелену к озеру.

Люк бесшумно открылся, на песок всех оттенков красного спрыгнула совсем молодая женщина – драуни по имени Аридэль, на лице миниатюрная маска респиратора – давление на поверхности и температура вполне приемлемое, но в атмосфере – только следы кислорода. В белоснежной юбке, в легкой ветровке такого же цвета – этот цвет был у драуни символом скорби. Лицо, необыкновенно красивое и правильных очертаний, смотрелось, как идеал совершенства: тонкие черты сумрачного лица с белоснежной, мраморной кожей, она казалось немного скуластой, скорее всего из-за больших, по лисьему вытянутых янтарных глаз. И внешность абсолютно не портили торчащие из собранных в косы ярко-рыжих волос остроконечные «звериные» ушки. Налетел теплый ветер, растрепал прическу. Здесь, на экваторе планеты, дневная температура летом колебалась около 30 градусов Цельсия, а от колоссальных полярных ледников планеты остались жалкие огрызки.

Извечным женским жестом Аридэль откинула непослушную рыжую прядь, прищуренные глаза устало пробежались по окрестностям.

Зеленоватые волны, набегая на берег, с тихим шелестом сбрасывали на песок клочья белоснежной пены.

Равнину густо покрывали холмы и целые поля валунов, покрытых зеленым налетом – следами всепобеждающей жизни. Между ними вилась узкая, хорошо утоптанная тропинка. Множество расселин, в которых притаились чернильные тени, трещин с крутыми скальными склонами и, конечно, кратеры. Большие и маленькие.

Но именно эта «необузданность», дикая первозданность и суровость окружающего мира как раз и привлекали.

Аридэль никому не призналась бы, что полюбила планету. Необходимо просто разглядеть суровую красоту здешних краев, тем более что Марс навсегда изменился. Планета ожила.

– Ванечка, Сауриэль, – произнесла с едва уловимым, странным акцентом, слова сквозь маску звучали немного глуховато, – выходим!

Протянула алебастрового цвета руки внутрь глайдера, где сидели дети в таких же респираторах, как мать. Мальчик, лет пяти, худенький и высокий для своего возраста, с вытянутыми лисьими глазами, как у матери и, красивая девочка немного помладше, с острыми ушками, но не с такой белоснежной до ненатуральности кожей, как у Аридэль. Подхватила под мышки одного за другим и поставила на песок.

– Мамочка, – произнес немного глуховато мальчик, в подсиненных миндалинах горячих глаз заметна не детская серьезность, – а идти далеко?

Девочка вопросительно посмотрела на брата, потом в печальное лицо матери, но вопреки обыкновению промолчала. Она росла шумной и азартной и рада бы порезвиться, но только не здесь и не сейчас.

– Нет Ванечка, – покачала головой Аридэль и махнула рукой в сторону ближайшего холма, – минут пять всего. Пойдемте, пойдемте дети.

Последним из открытого люка появился букет белоснежных цветов – передала его сыну и надела на усталый прищур «лисьих» глаз черные очки – местное солнце слишком яркое для драуни. Руки легли в детские ладошки, сжали их, тяжелой походкой, словно невидимый груз давил на плечи, направилась к близким холмам.

Мы идем. Идем, милый, жди нас.

***

Несколькими годами ранее.

На далекой-далекой планете, куда без способного «протыкать» пространство корабля долететь возможно только теоретически, у высокого – в пол, бронеокна, в кресле сидел седовласый соргис, бесстрастный взгляд янтарных глаз, в обрамлении сетки глубоких морщин, не отрывался от мира снаружи.

Солнце скрылось за горизонтом, на еще не остывшую землю опускались хлопья снега и тут же превращались в грязные лужицы… Ось планеты наклонена под углом сорока градусов к плоскости эклиптики что приводило к диким перепадам температуры в течение суток: она колебалась от арктической до тропической, но аборигенная жизнь как-то приспособилась к адскому климату. Жизнь… Все, буквально все, что ходит, летает или растет на этой планете, и растения, и животные, пытались убить соргисов. Сотни миллионов лет отбора создали такие бронированные, ядовитые, сплошные когти и щупальца, организмы, что жуть брала. Монстр, которого с трудом убивает даже плазма? Растение с зубами? Растение, которое плюется смертельным ядом? Здесь есть все и намного больше этого и, только находясь под защитой купола, возможно чувствовать себя в относительной безопасности.

Вот и сейчас безымянное растение, с той стороны брони, увенчанное ярко-алым «цветком» в форме глубоких чаш или раскрытых громадных ладоней, готовых в единый миг сомкнуться, извивалось на широком и толстом, в виде ананаса, стволе; цветок безуспешно скользил по броне, оставляя на ней зеленый, ядовитый след не в силах не то, что прокусить, но и даже поцарапать, змеевидные белые лианы, непрерывно извивались, нащупывали, искали жертву. Страшный, смертоносный мир…

Он смотрел на пейзаж снаружи, а перед внутренним взором крутился Киракам. Такой, каким увидел последний раз…

Демоны Бездны!

Грязно-серый шар, так непохожий на прежний светло-голубой и дружелюбный Киракам, непроницаемым для взгляда пологом укрывал ледяной ад. Там, внизу, приняли страшную смерть несколько сотен миллионов, а те, кто не погиб в первые мгновения, успели позавидовать мертвым. И вскоре сами погибли от общепланетного похолодания, голода и радиоактивных осадков. Вместе с ними вымерли высшие биологические виды – на несколько столетий планета стала непригодна для сколько-нибудь сложной жизни. Погибла моя семья, мой клан, мой народ. И я не забуду этого никогда…

Жалкие остатки многосотмиллионного населения – несколько тысяч соргисов, на орбите Киракама, день и ночь упорно трудились, реанимируя древний, давно ставший экспонатом музея фотонный звездолет, потом его оснастили устройством прокалывания пространства.

Демоны Бездны!

Враг, ненавистный враг, хитрый, могущественный, уничтоживший мою жизнь, выжил!

Прости меня, доченька и ты Менеланна… Простите меня, братья по клану. Прости меня, мой народ. Прости, что я не завершил дело. Прости, что позволил ненавистным механическим ублюдкам жить, когда вы мученически погибли!

И неважно что это мы начали войну! Они наслаждались чистым воздухом и водой, они могли заводить столько детей, сколько захотят… А мы дрались с природой за каждый глоток чистого воздуха, за каждый грамм чистой воды. Мы даже детей… венец и смысл жизни, могли заводить только после разрешения. Ненавижу! Ненавижу! За их успех, за их роскошную жизнь, за наше прозябание в куполах, за все! У меня к драуни счеты и оплатить их они не смогут, даже отдав до последней капли всю свою ублюдочную кровь!