Земля неведомая
Шрифт:
— Несколько лет, — спокойно ответил Влад, — Но лучше уж выйти на свободу через несколько лет — пусть даже через десять или двадцать — чем не выйти никогда, и внутренне умереть ещё раньше, чем тебя зароют на кладбище или бросят в море с ядром, зашитым в ногах.
— Это верно, — зашумели матросы.
— Наш человек!
— Дельно решил.
— И вот, года через два, когда он уже углубился в стену на несколько футов…
— Ничего себе — стены у них были, — ахнул кто-то.
— Ты еще Бастилию не видел! — ответили ему немедленно.
— Что твоя Бастилия! А Тауэр, думаешь, лучше? — отозвался третий голос.
На них немедленно шикнули. Влад, между тем, продолжал:
— И тогда он из этого прохода услышал скребущие звуки, словно кто-то копал себе выход навстречу ему…
"Это же он "Графа Монте-Кристо" им рассказывает! —
Голос у Владика был глубокий и чистый, с бархатистыми, обволакивающими обертонами, от одного звука которого — ещё в той, другой жизни — все девчонки млели и таяли. И вот, теперь то драматически повышая интонацию, то затихая почти до шёпота, он рассказывал — конечно по-своему, что-то перевирая и добавляя от себя — историю Эдмона Дантеса. И пираты слушали, затаив дыхание. Галка была просто поражена происходящим, и это изумление нарастало с каждой минутой. То есть, она знала, что у Влада очень даже неплохой голос и абсолютный музыкальный слух, но актёрского таланта она за ним не замечала никогда. Хотя, все данные для сцены у него как будто имелись. Но — странное дело! — в своём родном мире ничего подобного Влад не демонстрировал. Никогда не пел, даже в компании друзей. Никогда не разыгрывал такие вот миниатюры. Никогда не брался за бумагу и карандаш… Вот об этой грани его дарования Галка узнала совсем недавно и совершенно случайно. Вскоре после возвращения из похода на Мериду она заметила названого брата, возвращавшегося на борт с новенькой записной книжкой, торчавшей из кармана. Бумага в семнадцатом веке, тем более, на Карибах, была вещью недешёвой, а уж такие вот книжицы и подавно. Дневник он, что ли, задумал писать? Галка решила на всякий случай спросить: интересно же. За всеми делами это отодвинулось до завтра. И только Галка собралась подкатить к «брату» с расспросом, как увидела его сидящим на планшире полубака. С этой самой книжечкой в руках. Влад что-то упоённо рисовал, и даже не заметил, как к нему тихонечко подошла "сестра"…
— Влад… — ахнула Галка, округляя глаза. Ей было от чего ахать: маленький, на страничку, чёрно-белый пейзаж Кайонской бухты с кораблями и Горным фортом был просто великолепен. — И ты молчал?
Не ожидавший её появления Владик дёрнулся, и чуть было не опрокинулся в воду. Но потом… вдруг покраснел, как школьник, которому предстояло первое объяснение в любви.
— Да я… и сам не знал… — смущённо буркнул он. — Увидел в церкви Мериды красивую статую, решил ещё там зарисовать. Получилось. Ну, я и подумал…
— Много уже нарисовал-то? — на полном серьёзе спросила Галка. — Покажешь?
— Нет, — Влад покраснел ещё больше. — То есть… Ты не будешь смеяться?
— Блин, Влад, ну чего ты, в самом деле? — возмутилась Галка. — Классно ведь рисуешь! Над чем смеяться-то?
И Владик, преодолев боязнь новичка, всё-таки показал ей свои рисунки. И из Мериды, и сделанные по пути, и свои последние… У Галки тоже в этом мире раскрылись некоторые таланты, остававшиеся в родном двадцать первом веке невостребованными или неизвестными ей самой. Но все они относились к военному делу, морской и сухопутной стратегии. То есть, к сугубо «мужской» епархии. Владик же открыл в себе таланты творческие — а это вотчина девяти муз… В его прежней записной книжке было совсем мало пейзажей и батальных сцен, зарисованных по памяти. И очень много портретов. Матросы «Гардарики» — то за делом, то коротающие свободное время на палубе, то в бою. Галке особенно понравился портрет Пьера около пушки, с дымящимся пальником в руке… Джеймс с неизменной подзорной трубой. Дядька Жак с саблей в руке: этот портрет был выполнен с особенным мастерством, и у Галки даже защемило сердце — она неподдельно тосковала по старому боцману, погибшему в бою два года назад. Доктор Леклерк, делающий пометки в своей книжечке. Хайме, лезущий наверх по грот-вантам. Жером-Меченый во всеоружии, готовый к абордажу. И она сама — то на мостике, то в бою, то с книгой…
— Не нравится? — Влад немного неверно понял хмурую задумчивость, напавшую на "сестру".
— Нравится, — ответила Галка. — Даже очень.
— А чего тогда такая кислая?
— Ты точно только недавно начал рисовать, или разыгрываешь?
— Чтоб я сдох! — поклялся «брат». — В музыкальную школу, каюсь, ходил. Но рисовать даже не пытался.
— Ну, Влад… И вот это всё, — Галка указала на рисунки, — ты мог похоронить под своими VIP-вечеринками?
— В модные каталоги, — буркнул Владик, отобрав у неё книжечку с рисунками. Воспоминания о своём «элитном» прошлом теперь почему-то обжигали его нестерпимым стыдом. — И ещё к папе в карман… У меня братан мелкий там остался, Сашка. Помнишь его? В восьмой класс ходил, когда мы… Воображаю, кем они его уже воспитали.
— Хорошо хоть ты таким не стал…
…Стоя незамеченной за спинами матросов, она видела Влада очень смутно — только голову и плечо, да и то не всегда. Его фигура несколько возвышалась над остальными — на бочонок, должно быть, взобрался, или на ящик какой. Лезть вперёд не хотелось.
"Идиот его папаша, сто пудов, — беззлобно подумала Галка, — Нафига он его на экономический отправил? Владу нужно было в театральный идти. С таким-то голосом, да с такой внешностью… Стоял бы на сцене, играл Шекспира, девчонки бы пищали…"
Но сейчас, за неимением сцены, Владик стоял на палубе «Экюеля», а толпа пиратов с не меньшим успехом исполняла роль благодарной аудитории. Владик говорил по-французски — и прононс у него был безупречный.
"И выучиться успел. Базарит, блин, как коренной парижанин", — мысленно похихикивала Галка. У неё самой на всех языках, кроме, пожалуй, английского, произношение было варварское. Английский — да, он сразу как-то пошёл, сказался университетский курс, а вот французский с испанским не давались, хоть стреляйся. Джеймс даже шутил, что она на всех языках говорит исключительно по-русски.
С самого начала их пребывания в этом проклятом Мэйне Владик был в тени Галкиного авторитета. Пожалуй, только сейчас, оказавшись на «Экюеле», он почувствовал себя свободным. Владику всегда казалось, что к нему никто здесь не относится серьёзно. И как он ни бился, как ни рвался в первые ряды на абордаже, как ни ползал по вантам в самый шторм, убирая паруса — это сложившееся уже представление о несостоявшемся богатеньком наследничке, утерявшем мечту растратить папашины денежки в силу форс-мажорных обстоятельств — он переломить уже не мог. Как ему хотелось хотя бы самому себе доказать, что он хоть на что-то способен! Что он не пустое место! А в это никто не верил. Прежде всего не верил он сам.
До последнего времени.
2
Галка стояла у фальшборта и тихо, в кулачок, курила. Коли уж завела такие порядки на «Гардарике» — не курить на палубе — то и самой негоже их нарушать. Но, что делать? В каюте было сейчас невозможно душно, хотелось на воздух. Да и Джеймсу мешать не стоило — он целый день бегал, потом допоздна возился с картами, и только что задремал. Кроме того, он был радикально против курения, и, оказавшись в капитанской каюте «Гардарики» в качестве Галкиного мужа, первым делом выкинул за борт её трубку. Она тогда перевела дело в шутку: "Теперь я знаю, зачем ты на мне женился, Джек — другие способы перевоспитания не подействовали". Галка тоже устала, как проклятая, но перевозбуждённый организм не желал успокаиваться. Может, хоть табаком удастся немного привести в порядок взбудораженные нервы. Сосуды сужает и так далее… Она по-прежнему дымила не слишком часто, тайком от благоверного, и только в тех случаях, когда особенно требовалось успокоиться или сосредоточиться — так что сегодня оправдание было более чем убедительным. Вот и приходилось курить украдкой на квартердеке, пряча огонёк маленькой папиросы от вахтенного, который мерно ходил по средней палубе, как школьнице от строгого отца. Таких папиросок она навертела с десяток из тонкой бумаги и хранила в каюте в потайном отделении шкатулки.
Ночь была тихой. Вся огромная флотилия уже успокоилась и сейчас мирно покачивалась на якорях на малой волне. Огней не зажигали. Голосов тоже почти не было слышно. Небо, светло-синее у горизонта, в зените приобретало оттенок совершенно непроглядной бархатной черноты, усеянной звёздами. На юго-западе массивной громадой темнел берег. Картахена. Завтра всё решится.
Она докурила и, воровато оглянувшись, бросила тлеющую папиросу в воду. Красноватый огонёк описал длинную дугу и с легким шипением погас, едва коснувшись поверхности моря. Снизу послышались негромкие голоса и шаги, потом скрип трапа, и к Галке кто-то подошел. Влад. Тоже не спится, небось. Он встал рядом, помолчал, глядя в небо, потом обернулся к ней.