Земля неведомая
Шрифт:
А ведь как бы в нашем мире было спокойнее, если бы "великие державы" всех мастей не плодили "локальные конфликты" с "горячими точками", не разводили бы стаи "маленьких, но гордых" мосек, гавкающих на противников, а решали собственные проблемы, коих и без того до фига…
Но вернёмся к нашим испанцам. Вернее, к их проблемам. Офицер, пообедав нашим НЗ, немножко подобрел, и даже пообещал, что постарается убедить дона Педро капитулировать на почётных условиях. Я заверила его, что огонь будет прекращён до четырёх часов пополудни. Если до того времени испанцы не выбросят белый флаг, обстрел будет продолжен. Офицер ушёл. А мы взялись за свои припасы и как следует подкрепились. Война войной, а обед по расписанию.
Естественно, белый флаг над фортами Санто Доминго появился. В без пяти четыре. Пунктуальные ребята.
Надо
Итак, этот город уже не называется Санто Доминго. Теперь он заделался столицей французской колонии Сен-Доменг, и носит имя…вы угадали: Сен-Доменг. Правда, д'Ожерон так и сидит на Тортуге, а меня тут оставил на хозяйстве — в качестве и.о. вице-губернатора и адмирала Антильской эскадры. Весело. Оригинально до потери пульса. Особенно с учётом того, как разобиделись испанцы. По слухам, узнав о потере Эспаньолы, королева-мать устроила в присутствии послов грандиознейшую показательную истерику — с криками, рыданиями, разламыванием драгоценного веера и разрыванием в клочья своей королевской мантильи. Как после взятия Панамы. Может, эта истерика и подтолкнула Англию к выходу из войны: инглезам крайне невыгодно усиление Франции на континенте, а их правительство, как я уже и говорила, сплошняком состоит из меркантильных сволочей. Но, как совершенно справедливо заметил Джек, когда страна бросает союзника ради лишнего мешка золота, это в конце концов ударит по ней самой. Пусть не сразу, но в обязательном порядке, и с весьма неожиданной стороны.
Месяц назад мы получили ещё одну партию нарезных пушек из Франции. Теперь бастионы Сен-Доменга взять будет очень и очень непросто. Пушечки эти влетают в такую копеечку, что за голову хватаешься. Но они по нынешним временам стоят таких денег. Потратили миллион-два — получили богатый город или целую страну… А Мартин пытается наладить здесь экспериментальное производство пироксилина. Селитра, серная кислота, древесные опилки. Всего-навсего. Но если применить их как должно, то через небольшое время у нас появится оружие невиданной здесь мощности. По словам Мартина, пироксилин довольно опасен в производстве, если не придерживаться определённой технологии, и капризен в хранении. Однако нам в скором времени придётся драться так интенсивно, что он у нас не залежится. Мы уже пустили на дно или взяли на абордаж посланную из Ла Гуайры эскадру: испанцы пришли вертать свою бывшую колонию взад. Не получилось. И теперь в нашей эскадре двумя линкорами больше, а в Сен-Доменг, из которого мы по уговору выпустили всех желающих уехать испанцев (предварительно отобрав у них ценностей миллионов на пятьдесят, выгребали у уезжающих всё подчистую), валом валит братва со всех островов Мэйна.
Де Баас кривится, д'Ожерон хитро усмехается, Томас Линч рвёт и мечет, но поделать ничего не может. Нейтралитет, однако. А дон Антонио Себастьян де Толедо лишился должности. Ещё бы: после таких-то провалов. И по идее испанцы должны были поставить во главе своих владений человека военного. Пусть даже того же дона Педро, хоть он и сторонник избирательного применения правил "благородной войны". Но вице-королём назначили… знаете, кого? Архиепископа Мехико. Я как узнала, чуть не треснула от хохота: они никак всерьёз почитают нас за нечисть, если собрались воевать не пушками, а крестом и чётками! Джек тоже долго смеялся, и выдвинул предположение, что идея, видать, исходила от королевы-матери.
Да что это я всё о политике да о политике?
У Влада и Исабель скоро будет ребёнок. Как они там в Кайонне поживают? Братва базарит, что очень даже неплохо: Влад — один из доверенных офицеров д'Ожерона. Что автоматически означает регулярную выплату недурного офицерского жалованья и весомые денежные поощрения за отличную службу. Правда, почта тут ходит хреново, и за всё время, проведенное в Сен-Доменге, я получила от них всего три письма. Хотелось бы увидеться, на «Гардарике» недели за три смоталась бы туда-обратно плюс погостить. Но держит меня здесь не только возможность явления новой испанской эскадры. По свежим сведениям от месье д'Ожерона, к нам собирается в гости эскадра голландская, и во главе не кто-нибудь, а сам Михаэль Адриансзон Рюйтер. Придёт попробовать на зуб французские владения за океаном. Так что придётся отложить поездку, пока не познакомимся с этим прославленным голландцем. А может, и Владу удастся с ним поручкаться? Если, конечно, д'Ожерон рискнёт присоединиться к нам в этом походе.
А кстати, зачем Рюйтера отправляют в Мэйн? Это весь всё равно, как если бы в самый разгар операции «Багратион» засовывать Рокоссовского на Карельский фронт. Голландия, пользуясь купленным нейтралитетом Англии, хочет оторвать себе жирный кусочек?
Поживём — увидим.
2
— Мадам, вы не вправе отправлять этих людей обратно!
— Месье д'Ожерон, если я не отправлю этих людей обратно, мне придётся отправить их на виселицу! — бушевала Галка. — Вы хоть видели, кого там прислали? Вор на воре сидит и взяточником погоняет! Это как изволите понимать? В Бастилии устроили день открытых дверей, или его величество таким элегантным способом избавляет метрополию от чиновного ворья?
— Мадам, успокойтесь, — ледяным тоном проговорил д'Ожерон. — Ваше негодование понятно, я и сам не в восторге от происходящего. Но воля его величества…
— Скажите лучше — месье Кольбера!
— Меня вызывают во Францию, — месье Бертран понял, что эту даму не переубедить. — Отплываем послезавтра. И не далее, как через семь или восемь недель я смогу передать месье Кольберу ваши соображения относительно благоустройства Сен-Доменга. Я также не исключаю возможной аудиенции у его величества. Но, сами понимаете, я не уверен в том, что к моему мнению прислушаются.
— А вы будьте чуть поубедительнее, — Галка немного сбавила тон, но в глазах по-прежнему горели опасные огоньки. — Тогда и прислушаются. Сен-Доменг ни в коем случае нельзя превращать в место ссылки! Тут и так хватает проблем с законом — это я о себе и о братве, между прочим — а уж если начнут из Франции этапы слать… Короче, мы не для того отсюда испанцев выжили, чтобы создавать в Мэйне пороховой погреб, способный взорваться от любой искры. Если уж на что и нужна эта земля, то для того, чтобы быть форпостом Франции, а не её выгребной ямой. Будьте добры, изложите это месье Кольберу как можно доходчивее.
— Но если всё же он не пожелает внять?
— Что ж, я искренне хотела как лучше…
…Солнце, просвечивавшее сквозь церковный витраж, разбрасывало по полу цветные блики. Галка нарочно выбрала время между службами, чтобы послушать тишину и полюбоваться на этот цветной полумрак. К тому же, нужно было успокоиться после утреннего скандала. Новоприбывших «колонистов» с ручонками, жадными до чужих денег, она так и не выпустила с кораблей. Пусть катятся обратно. Они — враги всего, о чём она мечтала… Галка не знала и знать не желала, кто проводил в соборе службы до вторжения. Из Франции уже пришло письмо, что скоро в Сен-Доменг назначат епископа, но мадам капитан знала: для французов, как и для её соотечественников, понятие «скоро» тоже растяжимо до бесконечности. Могут торжественно объявить новое владение епархией, но епископа прислать лет через десять. Потому в соборе Санта-Мария-де-ла-Энкарнасион распоряжался старый отец Пабло. Один из немногих испанцев, решившихся остаться в захваченном французами городе. Не потому, что он надеялся на доблесть испанского флота и решимость сеньора архиепископа вернуть потерянную колонию. А просто потому, что уже не мыслил своей жизни без этого собора. К тому же, старик читал не только Библию и канонические тексты, знал пять языков помимо испанского и латыни, умел поддерживать не только богословские беседы. Общение с ним для Галки и Джеймса было истинным удовольствием: по-настоящему образованных людей в Мэйне всё-таки маловато. А наезды со стороны прибывших из метрополии французских чиновников… На этих Галка быстро нашла управу: самых ретивых отметелили в тёмных переулках её пираты, а прочие, убоявшись за свои рёбра и физиономии, притихли. Хоть и затаили злобу.