Земля незнаемая
Шрифт:
Соломония сказала:
– За без божество своё, Василий, наказание несёшь. Вздохнула. Василий ответил раздражённо:
– Будя ты, богомольна. Я чаю, ты за двоих поклоны отобьёшь.
– И повернулся к стене.
– Всё богохульствуешь, Василий!
– Шла бы ты, Соломония, в монастырь подобру, - в сердцах кинул Василий.
– Ни для любви ты, ни для бабьего дела не создана.
Соломония отняла руку, встала. Тонкие губы искривились.
– Стыдно, Василий, до седины дожили с тобой, а теперь о монастыре речь повёл. Норовишь в жёны молодую взять, литвинку? Яз знаю о том!
– Коли ведаешь, и добро, - со смешком ответил Василий.
– А в монастырь миром не пожелаешь, силой заставлю.
И неожиданно повернулся к Соломонии, приподнялся, выкрикнул зло:
– Я тела бабьего хочу, доколь мослы твои глодать, и сына, кому великое княжение передам! Слышь? Государя!
За узкой калиткой монастырской ограды начиналась окраина Москвы. Был октябрь месяц, но солнце пригревало, и от свалки нечистот посреди дороги нестерпимо зловонило.
Вассиан брёл, опустив голову, и редким прохожим, видевшим его грубую власяницу, не приходило на ум, что тело этого монаха знало дорогие боярские одеяния.
Поглощённый своими мыслями, Вассиан не заметил, как дошёл до митрополичьих палат. У входа встретился молодой инок, склонил голову:
– Благослови, отче.
Вассиан перекрестил монаха, спросил:
– Не почивает ли отец Варлаам, Ананий?
И, не дождавшись ответа, пошёл за монахом.
Ананий провёл Вассиана в митрополичью палату, задержался у двери, пропустив гостя. Митрополит сидел в глубоком кресле и, беззвучно шевеля губами, читал книгу. Заслышав шаги, поднял голову. Взгляд у Варлаама проницательный, немигающий.
– Великая княгиня на богомолье в наш монастырь приезжала, - поклонившись, сказал Вассиан и уселся в кресло напротив митрополита, - Сказывала, сколь обид терпит. Чуешь, отче? Коли Соломония уста открыла, душу излила, значит, и впрямь невмоготу великой княгине.
Варлаам выпрямился, бережно закрыл Евангелие.
– Знаю.
– Защити её, отче. Боярского она рода и бояр в обиду не давала.
– Буду речь вести с государем, - ответил Варлаам.
Вассиан склонил голову. Потом сказал просяще:
– И о себе речь, отче, хочу молвить. Отпусти меня, отче, в скит, душу спасти хочу. Не могу дале на миру, суета сует. И келья монастырская тут, на Москве, не спасение.
Митрополит нахмурился.
– Брат Вассиан, сказывал те яз однажды, гордыней обуян ты еси.
– Нет, отец, тело моё бренное устало. Не могу зрить, как опутывает мир паутина злобы и разврата.
Бледные пальцы Вассиана теребили отделанный золотом и дорогими каменьями переплёт книги.
– В скит бежишь, брат Вассиан?
– печально спросил митрополит и, не дожидаясь ответа, повысил голос: - А о спасении души государя яз один буду молиться? Нет, и ты, и иже с тобой, все мы перед Богом повинны за грехи великого князя. Яз же не допущу посрамления великой княгини Соломонии и не благословлю государя при живой жене на брак с литвинкою.
– Литовская княжна Елена на европейский манер, в поясе перехват осиный, того и гляди, сломается. Наши боярыни телом во как раздобревши, что перины.
– Не задаста литвинка, верно, но на любовь зла. Тем, по всему, и прикипел к ней Василий, - со злостью произнёс Варлаам и перекрестился истово: - Прости, Господи, слова греховные.
Вассиан снова сказал:
– Князь Глинский мыслит с государем породниться и с его помощью вотчины свои литовские воротить. Быть княжне Елене государыней, а Соломонию монастырь ждёт.
– Сказал же, не допущу яз сие!
– брызгая слюной, выкрикнул Варлаам и неожиданно сорвался с кресла, толкнул дверь, чуть не сшиб с ног молодого монаха.
– Подслушиваешь, Ананий?
– выдохнул митрополит угрожающе.
– Аль искусителю продался? А может, по чьему наущению?
Молодой монах мелко закрестился, в голосе испуг:
– Отца Вассиана проводил, отче, и задержался.
– Так ли?
– не поверил Варлаам и долго смотрел цепким взглядом в спину удалявшегося монаха.
Когда митрополит снова уселся в кресле, Вассиан проговорил:
– Нет в словах Анания искренности. Без Бога живёт. Варлаам ответил с усмешкой:
– Не много жить Ананию…
Проводив Вассиана, Варлаам задумался. Самовластен, ох как самовластен великий князь. Не менее отца своего Ивана Васильевича круто берёт. С ним, митрополитом, советов не держит, думу боярскую созывает редко, да и боярами, что холопами, помыкает. А разве мог простить Варлаам, как Василий указал ему, митрополиту, на дверь? Это ныне-то. А коли на литвинке женится, и совсем жди лиха…
Мысль нарушил вошедший келарь. Варлаам оторвал ладонь от лба, спросил:
– Сыскал ли Анания, Паисий?
Келарь поправил клобук, ответил смиренно:
– Иноки Фёдор и Никон задержали у княжьих хором, отче.
Митрополит нахмурил брови.
– Дай, Паисий, ключ.
Келарь зазвенел связкой, положил на налой. Варлаам кинул коротко:
– Сам пойду.
Смеркалось, и в митрополичьих палатах зажгли свечи. Варлаам спустился в подполье, отомкнул замок. Со скрипом подалась железная решётка темницы. Стены поросли мхом. Сыро и зябко. Осторожно ступая, Варлаам приблизился к чёрному провалу ямы. В затхлом воздухе свеча погасла. Из каменного мешка раздался стон.
– Сказывай, Ананий, что великому князю наговаривал на меня?
– громко спросил Варлаам и прислушался.
– Вели смерти предать, отче. Зачем на смерть мученическую обрёк? Аль креста на те нет?
– Ужель мыслил, что прощу яз те, - забрызгал слюной Варлаам.
– Рясу носил, а про сан позабыл, доносил на меня? Догадывался яз о том и ране, да не ведал, кто в наушниках ходит.
– Будь проклят ты, дьявол!
– заревел дико Ананий. Митрополит прошептал:
– Свят, свят! Прости, Господи, грехи мои. Сутулясь, долго громыхал замком, всё не мог повернуть ключ. Потом, медленно ступая, поднялся по винтовой лестнице. У выхода заметил поджидавшего Паисия, сказал: