Земля незнаемая
Шрифт:
Ныне оставаться Елене без мужа. И это в такие лета молодые.
Тоненько, слезливо выводит митрополит. Душно в опочивальне. Василий глаза смежил, забылся ненадолго. Мучаются князья и
За стеной ночная Москва. Угомонилась. Сморённые дневными заботами, спят москвитяне, спит работный люд.
В прокопчённой избе спят Игнат с Сергуней. Промчались годы, головы белые от седины, а, как и прежде, нет у них ни семьи, ни дома, и место в барачной избе на нарах там же, какое заняли в далёкой молодости.
Разросся Пушкарный двор, литеек добавилось, и формовочную ещё одну поставили.
Снится Игнату отец, Богдан, не мёртвый, живой…
Два лета, как похоронили старого мастера. Литейку не покинул до последнего, Игнаше с Сергуней наказывал: «Я вас обучил, а вы другим ремесло наше передайте».
Нынче сколько их, мастеров новых. У Игната с Сергуней в подмастерьях такие отроки ходят, как когда-то они сами были.
На могиле у Богдана работный «люд крест поставил не деревянный, а из бронзы. Всяк должен знать: не обычный здесь человек покоится, а пушкарных дел мастер.
Сергуня во сне бормочет, разговаривает. Спит тревожно, чутко. Пробудился. Холодно, знобит. В дверную щель рассвет сочится. Гомонят уже в барачной избе.
Спустился Сергуня с нар, онучи намотал, затянул лапти и, накинув нагольный тулупчик, поспешил во двор. Утро наступало зорёное, тихое. За ночь подсыпало снега, и теперь небо очистилось, ясное. Гасли последние звёзды. Над избами от мороза дым столбами. Прищурился Сергуня, вздохнул всей грудью. Хорошо!
Вот сначала робко, словно не желая нарушать тишину, стукнули в кузнице. Потом застучали часто, звонко.
Ухнул пущенный водяной молот.
Вышел Игнаша, положил руку Сергуне на плечо:
– Пойдём ужо, слышь, зовут…
Начинался новый день. А в кремлёвских каменных палатах умирал великий князь, государь Василий Иванович.