Земля незнаемая
Шрифт:
– Каков совет твой, воевода?
– переходя на рысь, спросил Борис и поглядел на Блуда.
Тот недовольно пожал плечами:
– Как надумаешь, так тому и быть.
– Коли так, то переходим на тот берег, - сказал Борис, пуская коня в воду.
– А там и роздых гридням…
Поутру, едва погасли первые звёзды, затрубил рожок. И снова весь день в седле. Блуд молчал, зорко поглядывал по сторонам, отъезжал в сторону, искал что-то в траве.
Борис не выдержал, спросил:
– Уж не потерял ли
Блуд ответил сердито:
– Не я один, а с тобой, княже, вдвоём Боняка затеряли. Перехитрил нас хан.
– Это ты оттого сказываешь такое, что домой захотел, - с досадой возразил ему Борис.
Воевода поднял на молодого князя глаза, на тонких губах промелькнула злорадная улыбка.
– Я, княже, водил дружину, когда тя ещё на свете ре было. Слова же твои обидные на малолетство сношу.
Борис покраснел, но смолчал, а воевода продолжал уже иным голосом, будто и обиды никакой не было:
– Неужели не видишь, княже, что нет на нашем пути ни перегоревших костров, ни иных следов привала. Не за ордой идём, а за малым табуном… Ворочаться надобно, пока своих коней вконец не изморили.
Возвращались короткой дорогой. Не было нужды петлять по степи. Повеселели гридни: ещё два-три дня и Переяславль покажется, а там и дома, в Киеве. Лишь князь Борис сумрачный, в голове думы невесёлые, знать, плохой из него воин, коли упустил Боняка. А душой чуял: печенежские дозоры, укрываясь в высокой траве, крадутся за дружиной и хану Боняку обо всём доносят…
В полдень остановились на привал, выставили караулы. По степи запылали костры, запахло мясом - кониной. Гридни спали тут же, отодвинувшись от огня и подложив под голову седло либо свёрнутый потник.
Князю Борису разбили шатёр. Прилёг он на войлок, задремал чутко. Пробудился от говора. Поднялся, откинул полог, увидел киевских бояр Путшу с Еловитом и Тельцем, а с ними воевода Блуд. В удивлении поднял брови, хотел спросить, к чему они здесь, но не успел и рта открыть, как Путша выступил вперёд, заговорил дерзко и громко, чтоб другие слышали:
– Отец твой, князь Владимир, преставился, а брат твой старший, Святополк, великим князем сел и велел он те никуда с этого места не ходить и ждать его указа.
Борис закрыл ладонями лицо, слёзы застлали глаза, прошептал:
– Умер отец…
А Путша, сказав своё, ушёл с товарищами. С ними отправился и воевода; Князь Борис долго сидел в одиночестве. В шатёр заглянул отрок:
– Княже, Блуд мимо твоей воли дружину к Святополку уводит. Выйди, скажи слово гридням. Поведи отцовскую дружину на Киев, и она возвратит тебе великий стол.
Борис очнулся от его голоса, возразил решительно:
– Нет, не подниму я руку на старшего брата.
Молодой гридин опустил полог. Борис прислушался, шум и оживление в стане подтверждали слова отрока. Князь растерялся. Он попытался вскочить, но ноги не повиновались, закричать, но голос отказал. Степь затихала. Понял Борис, дружина покинула его, и заплакал, как не плакал уже давно, с тех пор как умерла мать.
Наступила ночь, полная тревог, сомнений. Борис долго не смыкал глаз, ворочался с боку на бок, стонал. Вошёл отрок. Князь спросил с надеждой:
– Не вернулась ли дружина?
– Нет, княже.
– Чу, - насторожился Борис и вскочил.
– Слышишь?
Отрок прошептал испуганно:
– Никак, бродит кто-то. Не печенеги ли?
– Подай меч.
Отрок метнулся к оружию, но в шатёр ворвался Пут ша; следом Тальц и Еловит. Борис попятился, спросил тихо:
– Что замыслили, бояре?
Но те, выставив копья, молча приближались к нему.
– Кончаем, - прохрипел Путша и ударил Бориса.
– Убийцы окаянные!
– закричал отрок.
Бояре оглянулись.
– Прикончим и его!
– крикнул Еловит и вонзил в отрока копье. Тот упал.
Оттолкнул Путшу князь Борис, обливаясь кровью, выбежал в степь.
Почто стоим да смотрим? Окончим повеленное нам!
– воскликнул Путша.
Обнажив мечи, Тальц с Еловитом догнали Бориса, рубили остервенело, пока Путша не остановил их:
– Будет, теперь завернём тело в шатёр да захороним, как угодно было князю Святополку.
В Переяславле и людном Киеве, в ближних сёлах и городках: Вышгороде, Василеве, Белгороде, Искоростене, на торгу ли, в церквах только и разговоров:
– Слыхал, Святополк Бориса убил!
– Братоубивец!
– Борис-то тихий был князь.
– Окаянный!
– Вестимо, окаянный!
Трудно людскую молву унять. Велел Святополк народу меды выставить, ин хуже, хмель совсем языки развязал.
В княжьих хоромах, как и при князе Владимире, что ни день, пируют от обеда и допоздна. Уже с полудня кличут горластые зазывалы гостей:
– Дружину старейшую, боярскую, князь Святополк кличет на званый обед!
Тех дважды не приглашать, торопятся в гридню, рассаживаются за дубовыми столами всяк на своём месте, как издавна повелось.
Просторная гридня украшена еловыми и сосновыми лапами, пучками полевых цветов. На полу ногам мягко от толстого слоя соломы.
Святополк сидит за столом, на помосте, рядом с Марысей, в рубахе яркой, шёлковой, от ендовы хмельного мёда раскраснелся, на высоких залысинах пот бисеринками. Княгиня тоже в нарядном сарафане, губы в довольной улыбке. Ещё бы, как оно обернулось. Совсем недавно за крепким караулом в смердовой избе Дни коротала, а ныне княжение киевское…
Вся гридня столами уставлена. Воевода Блуд уселся у самых ног княгини Марыси, туда-сюда покачивает большой головой, хихикает беспричинно.