Земля обетованная
Шрифт:
Она улыбается. Такую печальную улыбку я у нее редко видел.
– Знал ли я тебя по-настоящему? – спрашиваю я.
– Как ты можешь это говорить? Мы с тобой семь лет женаты.
– А последние несколько месяцев ты трахалась с городским чиновником. Я его оштрафовал в Сент-Килде за то, что он охотился за проституткой.
Она складывает на груди руки и окидывает меня холодным разочарованным взглядом.
– Ты меня лучше о другом спроси. Эти два факта – чистое совпадение. Надеюсь, ты понимаешь. Все дело
Ее руки выглядят тоньше, чем я помню. На них следы. Царапины. Руки кажутся старыми и нездоровыми.
– Что ты хочешь сказать? – с обидой говорю я. – Я как раз и спрашиваю. Спрашиваю о нас. Ведь мы с гобой женаты.
Я смотрю на Рики. Но он вовсе и не Рики. Его черты размыты и незнакомы. Это просто слегка окрашенная тень, бегающая по подстриженной траве. Он похож на мультяштого персонажа.
– И все остальное, – добавляю я.
Она убирает с груди руки. Дотрагивается до меня. Я вижу, но самого прикосновения не чувствую.
– Нет, Бирс. Я не это имела в виду. Я говорила только о тебе. Ты же и сам понимаешь?
– Немного.
Частично я понимаю то, что она хочет сказать. Я уже не в саду на Оул-Крик, не в 1985 году. Я на чердаке дома Шелдона Седжвика. Он в двух ярдах от меня, возможно, мертвый. Рядом со мной человек в очках без оправы, похожий на птицу. Он колет мне в руку какой-то наркотик, чтобы я вспомнил то, что исчезло в день гибели жены и Рики. Их убили Фрэнки Солера и Тони Моллой, возможно, по приказанию Кайла Маккендрика, хотя кто знает?
Может, существо в очках без оправы – это Мириам. Впрочем, нет, вряд ли. Скорее всего, она – часть меня, и она задает мне вопросы обо мне. Она бросает их в темную яму моей памяти, пытаясь найти ответы. Очкастый доктор хочет достать их из меня с помощью иглы и наркотика.
– Я думал, что понял бы, – говорю я.
– Понял бы что?
– Что у тебя роман на стороне.
– Ох уж эти копы, – пожимает она плечами. – Ты столько времени проводишь, вглядываясь в жизни других людей, что не замечаешь, что творится у тебя под носом. Ты так мало бываешь дома, Бирс. Ты об этом даже не задумывался, я знаю. Понимаю, ты не специально пренебрегал мной. Но тебя не было. Дни и ночи.
Я пытаюсь сжать ее руку, стараюсь понять, сохранила ли она тепло.
– Итак, ты ходила в бар «Сестра дракона».
– И в другие места – тоже.
– Где в это время был Рики?
Она смотрит на мальчика. В этот момент он – мой сын. Наш сын. Я вижу это в его лице.
– Он мечтал увидеть пингвинов, – говорит она спокойно. – Мечтал…
– Они умеют летать.
Рики неожиданно попадает в фокус. Голос, правда, не его. Это мой голос, он исходит из юного невинного рта, и я чувствую себя ужаснее, чем за всю свою долгую жизнь. Я словно украл дыхание из легких моего ребенка и поместил туда свое.
– Они могут летать, я знаю.
–
– Это только потому, что ты их не видела… – возражает Рики, а может, я.
– У них слишком короткие и толстые крылья, – говорит Мириам. – Существуют физические законы, и то, что ты их не видел, не означает, что они могут летать. Разве только в земле обетованной. Здесь этого нет. Так устроен мир. Это…
Она смотрит на меня. Зрачки ее глаз черны, словно бездонные пруды.
– Их удерживает гравитация. Копы не преуспевают в жизни. Пингвины не летают. Дети верят фантазиям, пока не узнают правду. Затем они превращаются в нас.
Она машет Рики, чтобы тот ушел.
– Есть такие люди – бэби-ситтеры. По-моему, я тебе о них говорила.
– Значит, пока Рики был с бэби-ситтером, ты трахалась с человеком по имени Кайл Маккендрик? Не понимаю.
– Да, – произносит она ровным голосом. – Не понимаешь. Я это сознаю.
– Я так и не понял? Ни разу?
Мириам закрывает глаза. Теперь это точно она, даже если на самом деле она соткана из воспоминаний, разбуженных очкастым доктором и его ассистентом, мистером Наркотиком.
– Да, ты так и не понял.
– Но я узнал, верно? В тот вечер, когда… все случилось. Ты мне тогда сказала.
– Думаю, да.
В моей памяти нет ничего, что поддержало бы вопрос, который я задаю:
– И мы подрались? Ты стала драться со мной, а не наоборот. Поэтому они нашли мою кожу под твоими ногтями?
Мне очень нужно это знать. Она понимает это и молчит.
– Почему?
Это говорю не я. Это спрашивает то существо под деревом. В его голосе звенит металл. Если бы я мог двинуться – провод, идущий из шприца в мою руку, удерживает меня на месте, – то я бы встал и свернул эту толстую, покрытую перьями шею, не обращая внимания на длинный острый клюв.
– Что «почему»? – спрашивает она у меня, а не у человека-птицы.
– Почему мы подрались? – вмешиваюсь я, потому что это мой сон, а не его. – Из-за Маккендрика?
– А ты как думаешь, Бирс? Как бы ты среагировал, если бы подумал, что я сплю с другим мужчиной? Что, возможно, я полюбила другого человека?
Она очень ясно дает мне почувствовать разницу. Это меня удивляет. В любом случае я пришел бы в отчаяние. Я бы сидел там, у побитого деревянного стола, смотрел бы на сад, хотел бы вернуть все с начала, искал бы способ все исправить.
У меня до Мириам были женщины, но ни одна из них не стала такой близкой. Она была… единственная. Мне казалось, что она испытывает ко мне такие же чувства. Я ошибаюсь, но даже сейчас, когда я знаю, это ничего не меняет. Если ты выбираешь любовь, то никакая это не любовь. Что еще можно сказать?