Земля осенняя
Шрифт:
Рэнд устремился вперед. Тропа мало-помалу становилась все менее различимой. По траве прошмыгнул кролик, вдалеке зловеще заухала сова. С запада задувал пронизывающий ветер, он навевал тоску и печаль, свойственные местности, которую населяют лишь кролики да совы. Тропа оборвалась. Рощицы и заросли приземистых кустов сошли на нет; перед Рэндом простиралась травянистая равнина, выбеленная лучами луг, безликая прерия. Рэнд откуда-то знал, что она тянется до самого горизонта. Эта равнина обладала вкусом и запахом вечности. Он вздрогнул и тут же спросил себя, отчего дрожит. Ответ был очевиден:
Рэнд побежал дальше, но уже не так быстро, вскоре очутился на площади, пересек ее, достиг своего дома. Его удивило, что в окнах дома напротив нет света, однако он не стал задерживаться и направился на ту улицу, которая когда-то привела его сюда. Что-то подсказывало ему, что приспела пора покинуть деревню, распроститься с волшебством вечной осени и всегда полной луны, с безликим морем травы и голосами невидимых детей, со стариком, который канул в небытие, бросив шляпу и трость; что следует отыскать дорогу в прежний мир, где некоторые люди работают, а другие бродят по свету в поисках работы, где происходят мелкие стычки, а фотоаппараты добросовестно фиксируют будущее.
Он вышел из деревни. Сейчас, сейчас тропа вильнет вправо, вниз по обрывистому склону, к источнику волшебства, обретенному столько лет спустя. Рэнд двигался медленно и осторожно, пристально глядя себе под ноги, чтобы не прозевать поворот. Путь занял гораздо больше времени, чем он предполагал, и внезапно он понял, что, как бы ни старался, сколько бы ни искал, ему не найти обрывистого склона и тропы, что бежит вниз. Перед ним стеной встала трава. Он догадался, что угодил в западню, что ему не покинуть деревни иначе, нежели как по дороге, избранной стариком, по дороге в никуда. Он не стал приближаться к траве, памятуя о пережитом ужасе. Пускай его назовут трусом, но ужаса с него достаточно.
Рэнд возвратился в деревню. На всякий случай он не сводил глаз с тропы, надеясь в глубине души, что вот-вот покажется желанный поворот. Но чуда не произошло, хотя поворот, несомненно, существовал — по крайней мере в ту пору, когда он пришел сюда. Кроны деревьев, сквозь которые пробивался лунный свет, отбрасывали на стены зданий причудливые тени. В доме напротив по-прежнему было темно; вдобавок от него почему-то исходило ощущение заброшенности. Рэнд вспомнил, что не ел с самого полудня, когда утолил голод сандвичем. Надо посмотреть в молочном ящике. Кстати, он заглядывал туда утром или нет?
Рэнд направился к черному ходу, возле которого был установлен молочный ящик. Там стоял Молочник, выглядевший призрачнее обычного, что ли, размытее, расплывчатее; шляпа с широкими полями совершенно затеняла его лицо.
Рэнд ошарашенно уставился на него. Облик Молочника как-то не вязался с лунным светом осенней ночи. Он принадлежал раннему утру, прочие времена суток были не для него.
— Я пришел узнать, не требуется ли моя помощь, — сказал Молочник.
Рэнд промолчал. Голова у него шла кругом, язык не поворачивался сказать хоть слово.
— Вам не нужен пистолет? — справился Молочник.
— Пистолет? Зачем он мне?
— Вечер доставил вам много неприятностей. Возможно, с пистолетом в руке или на поясе вы почувствуете себя спокойнее.
Рэнд заколебался. Ему показалось или в голосе Молочника и впрямь проскользнула насмешка?
— Или крест.
— Крест?
— Распятие. Символ…
— Нет, — прервал Рэнд. — Крест мне ни к чему.
— Может быть, книгу по философии?
— Нет! — воскликнул Рэнд. — Это все в прошлом. Мы верили во все это, полагались на него, а потом оказалось, что полагаться не стоило, и…
Он умолк, потому что собирался сказать совсем не то, если собирался вообще. Он ощущал себя марионеткой: слова как будто вкладывал в его уста кто-то другой, а сам он лишь раскрывал рот.
— Или вам нужны деньги?
— Вы смеетесь надо мной, — вздохнул Рэнд. — Какое у вас право…
— Я только перечисляю то, чему привержены люди, — отозвался Молочник.
— Скажите мне, пожалуйста, без утайки: можно ли выбраться отсюда?
— Вернуться туда, откуда вы пришли?
— Да, именно так.
— Вам не к чему возвращаться, — проговорил Молочник. — Таков удел всякого, кто приходит сюда.
— Но ведь старик ушел! Помните, старик в черной фетровой шляпе, с тросточкой? Он потерял их, а я нашел.
— Он не вернулся, — возразил Молочник, — он отправился дальше. Не спрашивайте куда, я все равно не знаю.
— Однако вы не станете отрицать, что замешаны в этом?
— Я лишь скромный слуга. У меня есть работа, которую я стараюсь выполнять по мере сил. Я забочусь о тех, кто живет здесь, не более того. Рано или поздно наступает время, когда люди уходят. Я бы назвал деревню местом отдыха на пути в неведомую даль.
— Местом подготовки, — поправил Рэнд.
— Что?
— Так, ничего, — пробормотал Рэнд. — Просто сорвалось с языка.
Во второй раз, подумалось ему, он произносит то, что вовсе не думал произносить.
— Приятнее всего то, — сказал Молочник, — что тут никогда ничего не происходит, и о том не следует забывать. — Он спустился с крыльца на садовую дорожку. — Вы упоминали старика. Так вот, ушел не только он. Пожилая дама тоже. Они оба задержались куда дольше, чем принято.
— Выходит, я остался один?
Молочник, который направился к калитке, остановился и обернулся.
— Скоро придут другие, — проговорил он. — Они приходят постоянно.
Что там говорил Стерлинг о переоценке человеком собственных умственных способностей? Рэнд напряг память, но, как ни старался, так и не сумел вспомнить. Но если Стерлинг прав по сути, какая разница, какими словами он выразил свою мысль? В таком случае человеку необходимо место вроде этого, где ничего не случается, луна всегда полная и круглый год осень, да, необходимо — на известный срок.