Земля предков
Шрифт:
У прибывшего из города гридня, который как раз эти денежки привез (вместе с новым подрядом), оказалось другое мнение. О чем ряд был? Построить фортификационное сооружение со всеми внутренними и наружными постройками. И где это всё? Даже и половины не уцелело. Следовательно, что? А то, что нет работы, нет и денег. Вот когда артель представит положенное, тогда и расчет.
Дедята возмутился: получается, по второму разу всё строить? Да еще огарки разбирать? И все забесплатно! Не будет такого! Они свое дело сделали. А что дружинники княжьи не смогли защитить укрепление от численно уступающих пришельцев, да еще и сами полегли, так это не его, Дедяты, проблема. Деньги – на бочку!
Теперь уже возмутился княжий гридень Хотен. И возмутился действием. Сунул в рожу. Да еще в предательстве обвинил. Мол, где ты был, когда воинов княжьих убивали? Меньшим числом, говоришь? А не потому ли их побили, что вы пособничали? Дедята заспорил – и в результате был бит. Чего и следовало ожидать холопу, который вознамерился спорить с воином.
– Ты прав, – сказал я бригадиру. – Но денег за работу тебе теперь точно не получить. Зато ты можешь отправиться со мной.
– Куда? – насторожился Дедята.
– В Ладогу!
– А жрать мы чего будем?
– Денег на прокорм я дам, – успокоил я строителя. – Под будущую работу.
Расходы, которые я легко мог себе позволить. Например – из той же зарплаты артельщиков, которую пытался зажать Хотен. Чей психологический портрет тоже понемногу складывался.
– Переведи ему: я – вождь великого конунга данов. Мой конунг велел мне взять для него здешние земли. И я их возьму. Скажи своему конунгу: если он согласен платить нам дань, его пощадят. Хотя я очень огорчусь, если он согласится!
Вихорёк старательно переводил. Даже ухитрился имитировать скандинавский акцент: мол, он тоже из немцев.
Вихорёк тоже в закрытом шлеме. Мало ли как жизнь обернется? Нет, личики свои перед княжьим человеком мы светить пока не будем. Не хочу, чтобы возникла связующая нить между мной, человеком князя Рюрика, и мной – неизвестным вождем известного датского конунга.
– Почему огорчишься? – Похоже, до сознания Хотена дошла только последняя фраза. Он по жизни такой тормоз? Или потому, что по головенке прилетело?
– А скучно, – ответил я, «прослушав» перевод. – Убивать – весело. Хотя если у твоего конунга все воины такие, как ты… – Я щелкнул его в лоб, а он даже не среагировал. Только поморщился. – То это тоже скучно. У нас бонды лучше сражаются.
Хотен промолчал. А что тут скажешь. Я его взял, как беглого раба берут: не добрым железом, а мешком по голове. И то, что мешок этот с серебром, а не с песком, дела не меняет.
– Сейчас тебя отпустят, – пообещал я. – И твоих людей тебе отдадут. Всех. А ты скажешь своему конунгу, что ровно через год он должен прийти сюда с данью или войском. Запомнил?
Кивок. На роже – счастье. Придурок. Его князя собираются раком поставить, его самого опустили ниже порога, а он лыбится, потому что отпускают. Живым и непокоцанным.
– Грузите этого барана на лодку, – велел я своим. – И дружков его, живых и мертвых, туда же. Всех раздеть до исподнего. Из лодки убрать всё, даже черпак. Парус тоже забрать. Оставить пару весел. И на всех – один нож поплоше. И пусть убираются к своему князю.
– Добрый ты, брат, – с осуждением произнес Свартхёвди. – Убить их всех надо.
– Если их убить, братец, то кто тогда расскажет их конунгу о страшном конунге Иваре?
– Для этого довольно и одного.
– Медвежонок, ты ведь меня давно знаешь, – я положил руку на облитое кольчугой плечо Свартхёвди. – И знаешь, что я живу по закону: в убийстве слабых нет чести. Будь моя воля: на древе Одина в Оденсе [9] висели бы не никчемные рабы, а храбрые воины.
– Эти – тоже воины, – возразил Свартхёвди.
– Уверен?
– Да поступай как знаешь, – махнул рукой побратим. – Ты – хёвдинг. Тебе и ответ держать перед конунгом. Ох, не терпится мне узнать, что он скажет, когда узнает о твоей затее!
9
Имеется в виду святилище верховного скандинавского бога Одина, которому приносили в жертву людей, вешая их на специально выделенном для этой цели дереве.
Глава 16
Княжье застолье
– Великого конунга данов? Ха! – Хрёрек развеселился. – Лучшая шутка, которую я слышал с того времени, как очнулся на палубе морского коня, уведенного прямо из конюшни Сигурда Змееглазого! Ну теперь пусть гадает, кто есть этот конунг.
Разговор шел на пиру. Причем не у Хрёрека, а у Гостомысла. И пир этот происходил, что называется, в малом кругу. От «партии» князя Рюрика – только мы вдвоем. Ну и Светозара – на женском «конце» стола. Хотя по княгине у меня твердого мнения пока не было, на чьей она стороне: мужа или отца?
А вот «партия» Гостомысла была представлена шире. Четверо почтенных мужей. Бояр, как их здесь именуют. Люди серьезные. Государственные. Лица основательные. Тот тип, когда щеки глаза подпирают. Не у всех. Есть и другой. «Всех убью, один останусь». Вояки. Пропорция понятна. Гостомысл правит не столько силой, сколько правильно выстроенной экономикой и контролем над транспортными артериями.
– Думаешь, Водимир поверит, что это даны его людей побили? – пробурчал Гостомысл.
Я подхватил ножом половинку утки, запеченой с клюквой и брусникой, окунул в жир свежеиспеченную ржаную лепешку…
– А почему бы ему не поверить, если это и есть даны? – спросил Хрёрек.
– Нурманы не ходят сушей, это всем известно, – заявил один из бояр, осанистый, краснорожий, не гнушающийся ни угощением, ни медовухой.
Как по мне, то я бы держал этих дяденек подальше от гостайн. Ну как проболтаются?
– Почему не ходят? Я же хожу, – напомнил Хрёрек.
– Ты, князь, почти наш, – возразил боярин. – И служат тебе по большей части варяги. Да и о самом тебе говорят, что ты не нурман, а варяг.