Земля родная
Шрифт:
— Я вам покажу нацилизацию! Вы еще запомните у меня, кто есть такой Архипов! Выселить большевистскую заразу! — указал он на больницу.
Больницу закрыли, помещение отобрали, инвентарь выбросили на улицу, врачи переселились на частные квартиры, где и вынуждены были принимать больных.
А белогвардейский штаб осаждали богачи. Торгаш Борщевский пожаловался на библиотеку, разместившуюся в помещении магазина.
— Выселить в 24 часа! — взревели в штабе.
Книги перевезли в соседнюю школу, свалили грудой. А на другой день на помещении, где была раньше библиотека, появилась вывеска: «Торговля мылом Борщевского».
Так же, как с библиотекой, поступили с кооперативной столовой: Бардские вернули себе бани… На предприятиях сотнями увольняли рабочих, заподозренных в сочувствии большевикам. Днем и ночью по рабочим слободкам бродили белогвардейские шайки во главе с офицерами. Они врывались в мирные семьи, перерывали все в сундуках, били мебель, рылись на сеновалах, искали крамолу. В тюремные застенки бросали все новых и новых людей. Нарастал ропот не только в рабочих слободках, но и среди тихих мещан.
Из деревень под конвоем непрерывно шли партии арестованных. За ними на заморенных лошаденках и пешком тянулись ходоки. Они шли с общественными приговорами в защиту сельчан. Ходоки обивали пороги учреждений, валялись в ногах победителей, умоляли и заверяли: арестованы честные люди, от них не было вреда обществу, — но их никто не слушал.
— Да что ж это такое? — чесали затылки ходоки. — Людей безвинных в тюрьму… Да где же справедливость?
По ночам на телеграфных столбах и заборах неведомо кем расклеивались листовки. Они призывали к сплочению всех трудящихся и восстановлению единственно справедливой народной власти — власти Советов.
Листовки подбадривали тех, кто растерялся, вселяли в них силы и веру в победу, своим появлением доказывали, что борьба с извечным врагом не окончена.
— Ой, и зубастый же кто-то!.. Смельчак! А слова-то, слова какие, вот где правда-то!.. — говорили те, кто натыкался на листовки.
Потайными путями устанавливали ходоки связь с подпольщиками и сами вставали на путь смелой борьбы с врагом. У Сони появились связи с деревней. На селе возникали десятки своих подпольщиков.
«Комитет народной власти» — так назывался новый орган буржуазии. С первых же дней переворота комитетчики приступили к формированию белой армии. На призыв к добровольной записи в армию отозвались только сынки купцов, кулаков, богатеньких казаков и поповские детки. Барчата обрядились в военную форму чужестранцев, нацепили на плечи золотые погоны, позвякивая шпорами, форсили среди гимназисток и епархиалок. Подражая папашам, они трясли кошельками в пивных, устраивали там дебоши.
Красная Армия, потерпев в начале поражение из-за неожиданного выступления хорошо вооруженного чехословацкого корпуса, вскоре оправилась и начала теснить противника. Не чувствуя поддержки в массах, белогвардейские власти перешли к системе мобилизации. Не желая служить в белой армии, крестьяне укрывались в лесах, строили шалаши в заросших камышом болотах и там спасались. Тех, кто не успевал укрыться, везли на мобилизационный пункт под конвоем.
Соня учла момент. Она решила, что надо взять под свое влияние этих людей.
— Рита! — обратилась Соня к сестре. — Надо обеспечить агитацией новобранцев. Люди должны знать, куда и зачем их гонят…
Соня долго поучала сестру, как надо работать среди новобранцев, какие затрагивать вопросы, наиболее близкие и понятные крестьянам. Рита в тот же день совещалась с товарищами по нелегальной работе, попавшими под мобилизацию. И вот началась смелая и ответственная работа на призывном пункте.
Агитаторы раскрыли новобранцам смысл белогвардейской авантюры. Грамотеи тотчас же засыпали редакцию белогвардейской газеты анонимными письмами. В них они писали:
«Вы гоните нас с оружием в руках на защиту буржуев. А того не подумали, что мы плохие защитники — в тюрьмах сидят наши отцы. Освободите отцов, а тогда мы еще подумаем…»
Как шмели, загудели новобранцы на сборном пункте во дворе Красных казарм. Кричали открыто, что хватит воевать и без того-де навоевались с немцами, а тут еще затеяли междоусобицу, гонят на драчку брата против брата.
— Не пойдем воевать! — громче всех кричал рябоватый паренек с большим ярким, как огненное пламя, чубом. — Кого идете защищать? Сидора Митрофановича? Так у него ж мельница, богачество… Такому-то Советская власть поперек живота. А вы? Чего вам большевики плохого сделали? Ничего…
— Правильно!
— Дело говоришь, — шумел разноголосый хор.
— А коли дело, то и нечего раздумывать! Бей гадов!
Белогвардейские офицеры, что стояли в стороне, заслышав дерзкий призыв, метнулись к смельчаку, но новобранцы прикрыли его живой стеной и загудели.
— Бей золотопогонников!
Офицеры струхнули, кинулись бежать, но их нагоняли и срывали с них погоны. По телефонным проводам от дежурного понеслась весть:
— Бунт! Помогите!
Быстро появились две роты сербов и с винтовками наперевес двинулись на бушевавшую толпу.
— Бунт! — ревел офицер. — Подать зачинщик!..
Сербы выхватили из толпы двух пареньков и поволокли к стенке. Новобранцы кинулись на выручку товарищей с криком:
— Не смейте!..
Сербы оттеснили толпу прикладами, вскинули ружья. Новобранцы в страхе шарахнулись вспять. А в это время раздалась команда: «Пли», послышался ружейный залп. Два молодых паренька, точно подкошенные, свалились наземь. Один из них, истекая кровью, вскочил и крикнул:
— Да здравствует Советская власть!
В тот же миг взбешенный офицер добил смельчака прикладом винтовки. Шумевшую толпу разогнали штыками.
А на другой день в город прибыл белогвардейский главнокомандующий Гришин-Алмазов. Узнав о событиях предыдущего дня, он разразился гневом:
— Приказываю, — орал командующий. — Приказываю господам офицерам не уговаривать, а расстреливать всех большевистских агитаторов бестрепетно и беспощадно на месте.
Право расстрела без суда и следствия усложнило работу подпольщиков. Она стала проводиться более осторожно.