Земля сияющей власти
Шрифт:
– Искали?
– Да, сэр. Прочесали весь южный склон через пятнадцать минут. Никаких следов.
– А что говорят французы? – Джейсон Дениз начинал тихо свирепеть от бесстрастности Макнила. Впрочем, сержант, возможно, по-своему переживал случившееся, однако на его иссиня-черном лице Джейсон никогда не мог заметить даже оттенка чувств.
– Французы говорят, если рвал цветы, значит, ушел к женщине. Это логично, сэр.
– Где этот парень мог найти женщину?! Где ты тут видел женщин?
– В хорватском селении, сэр! Там есть существа, напоминающие женщин.
– Вот именно, напоминающие, и только, – проворчал Дениз и стал одеваться. – Штурмовую группу – в ружье. Открыть проход в зону для бронетехники.
– Слушаюсь, сэр! –
Время было около трех – самое паскудное время, когда уже невыносимо хочется спать и когда сербские снайперы выходят на ночную охоту. Немцы, которых Дениз сменил два месяца назад, в этой зоне потеряли одного человека, а второго, с пулевым ранением в пах, отправили в Голландию, где, говорят, есть хирург, делающий операции по пересадке гениталий. К немцам у сербов был старый неоплаченный счет, они не давали им тут спокойной жизни, а янки кое-как терпели и совсем не трогали французов. Потому Дениз вначале решил, что этот парень из штурмовой и в самом деле ушел в самовольную отлучку, пробравшись из зоны через минное поле и колючую проволоку. Он выслал на поиски две группы – в зону на бронетранспортере из-за снайперов, в селение на автомобиле, лично возглавив отряд из десяти морских пехотинцев.
На въезде стоял хорватский блок-пост, и офицер, от которого почему-то за километр воняло кошарой, заявил, что не только янки, но и мышь не проскочит сквозь его заставу. Дескать, маловероятно, что исчезнувший боец миротворческих сил ООН сейчас находится в селении, однако пропустил группу без звука, хотя на его физиономии было написано презрение к американцам. Джейсон со своим батальоном сидел в Боснии вторую двухмесячную смену и давно заметил одну странную особенность среди южных славян. Была негласная, но определенная установка командования всячески поддерживать хорватское население, мусульман и их вооруженные силы и, напротив, давить сербов. Однако последние казались более терпимыми к янки, чем все остальные, ради которых был затеян весь сыр-бор и за которых сейчас ломали копья политики. Разумнее было бы навешать тем и другим, чтобы Европа, наконец, успокоилась на несколько лет. Командир бригады генерал Хардман считал, что более всего следует наказать как раз хорватов-усташей, поскольку они затеяли свару в Боснии, чтобы взять реванш за поражение в последней войне. Дениз, как профессионал, особенно не вникал в политические детали и нюансы, да и верить в выводы Хардмана нужно было с осторожностью – генерал на все имел свою личную точку зрения, чаще всего расходящуюся с официальной. Однако, заметив впервые презрительное отношение к американским солдатам со стороны хорватов, мысленно согласился с командиром: их следовало выпороть еще и потому, что они обожали немцев и прогибались перед ними, как китайские болванчики.
Тут у них в Европе были свои отношения… Поэтому Джейсон, въехав в селение, не особенно-то соблюдал Протокол и для острастки приказал пострелять по черепичным крышам, чтобы уважали морскую пехоту США и не корчили брезгливые рожи. А за побудку, сыгранную таким образом, можно было всегда отбрехаться проверенным не раз доводом: засекли сербского снайпера. В течение часа штурмовая группа, состоящая сплошь из ниггеров, под рев плаксивых безобразных женщин, более напоминающих старух, и, наоборот, полное молчание детей рыскала по селению и его окрестностям. Дениз стоял в кузове грузовика за пулеметом и, еще не веря в трагичность исчезновения парня из штурмовой, вдруг увидел сверху смешное, на что раньше не обращал внимания: голубые каски на черных головах в сумерках напоминали ночные горшки, летающие по воздуху. На всякой войне всегда было так мало смешного…
Но к утру стало не до веселья. Поиск в селении, равно как и в зоне, ничего не дал. Питер Уайн, один из немногих белых в штурмовой группе, будто сквозь землю провалился. И потому Джейсон срочно выехал в штаб группировки миротворческих сил отчитываться перед Хардманом, превратившись в «черного вестника».
Генерал
– А не мог твой парень… дезертировать? – предложил он неожиданный ход.
О подобных случаях в Боснии Денизу даже слышать не приходилось.
– Исключено, сэр. Я проверил: буквально перед Европой Уайн подписал контракт на второй срок.
– Не спеши, майор, – философски заметил Хардман. – Если морской пехотинец собирает цветы… Это вполне возможно.
– Он проходил тестирование по программе «Д», сэр. Компьютерный анализ ответов превосходный, – выдал последний аргумент в защиту Джейсон.
Генерал добродушно усмехнулся, отложил дымящуюся трубку.
– Ты веришь в эти забавы, Джейсон?.. Куча бездельников из Гарварда жирует на армейских хлебах, не отвечая ни за что. Эти недоучки разбираются в человеческих чувствах? В психологии?.. Да просто кто-то в правительстве лоббирует их «гениальные» проекты. Хороший капрал заменит любой тест.
Марвин Хардман говорил это из ревности, ибо сам был тонким психологом и отличным стратегом, о чем знали все и давно, уже устав пророчить ему большое будущее, особенно после «Бури в пустыне», где отличилась его бригада. Он давно перерос свою должность, однако в министерстве этого упорно не замечали. Джейсон мог лишь догадываться почему: на его взгляд, из-за несколько странных и неожиданных убеждений, которые он не стеснялся высказывать в присутствии подчиненных офицеров. Он был типичным янки и при этом отличался неприкрытым и крайним национализмом. И ладно бы презирал ниггеров, мексиканцев или арабов; генерал не любил немцев, ненавидел итальянцев, всех славян без исключения, японцев и особенно – французов, считая их европейскими евреями, а Францию – рассадником бредовых идей, революций и масонства. Бригада Хардмана часто использовалась в операциях под эгидой ООН, и всякий раз генерал провоцировал междоусобицы, хорошо, если дело кончалось просто дракой… Вот и сейчас он не преминул устроить заварушку с французами. Прогулявшись вдоль командирского стола, Хардман внезапно заявил, опровергая свои собственные доводы:
– Уайн – добропорядочный белый солдат. Нет, дезертирство исключено, ты прав, Джейсон. Остается единственное: парня выкрали французы. Поэтому сделаем так: якобы для проверки таких предположений ты пошлешь к ним своего офицера. И пусть он ведет себя так, как полагается морской пехоте США. Как только начнется конфликт – батальон в расположение французов, на бронетехнике. Пусть твои парни разомнутся как следует. А я тут закрою на это глаза. И посмотришь, твой солдат сразу найдется.
Генерал тоже искал на войне развлечений…
– Извините, сэр. Не лучше ли вначале обратиться к французам официально? – попытался увильнуть от рукопашной Дениз. – Наши зоны граничат, работаем в постоянном соприкосновении…
– Не лучше, майор! Не лучше! – вальяжно рассмеялся Хардман. – Знаю я этих евреев. С ними невозможно разговаривать, они непременно вывернутся, выскользнут и первые доложат в объединенный штаб, что у морской пехоты процветает дезертирство. Тактика известна. Но зато перед кулаком они сразу делают в штаны. Выполняй, Джейсон!
– Слушаюсь, сэр, – без энтузиазма отозвался Дениз и поехал в расположение батальона.
Конечно, известному в военных кругах НАТО генералу многое прощалось, в том числе и подобные забавы. Хардман намеревался бить французов с единственной и очень важной для него целью: спустя сутки после эксцесса он обязательно поедет в объединенный штаб, разыщет там командира французского контингента миротворческих сил и, потягивая пивко, как бы между прочим, извинится за своих горячих парней и с циничной улыбкой предложит взять под охрану часть их зоны, подменив, таким образом, французских солдат, выбывших после драки из строя.