Земля солнечного огня
Шрифт:
Ворон воронят называет беленькими, а еж ежат — мягонькими.
Красива у змеи чешуя, да ядовиты зубы.
Осень
Наша осень начинается в сентябре — с пожелтения и умирания. В пустыне пожелтение и умирание начинается в… мае! Осень же в пустыне начинается с… позеленения и оживления!
Осень пустыни — это вторая маленькая весна. Падают на пески дожди, пустыня облегченно вздыхает.
2 сентября. У восточного удавчика родилась дюжина детенышей. Сразу же расползлись.
15 сентября. Улетели на юг розовые скворцы.
18 сентября. Полетели через пустыню с севера на юг горлинки, скворцы, зяблики, юрки, чечевицы, дубоносы, горихвостки, каменки, варакушки. За стаями птиц, как пастухи, летят ястребы и соколы.
20 сентября. Показались первые пролетные стайки дроф-красоток. Летят невысоко над землей.
24 сентября. У агам разыгрался аппетит — запасаются жирком на зиму.
25 сентября. Змея-щитомордник родила дюжину змеенышей длиной с карандаш.
26 сентября. Тушканчики-прыгуны спрятались в норки и уснули на всю зиму.
27 сентября. Гюрзы, эфы, кобры, стали сползаться к местам зимовок: обрывам, развалинам, кучам камней, старым арыкам.
Серый хомячок тащит в нору запас. Так набил защеки — даже голова вспухла. Щеки шире плеч — того и гляди, в свою же нору не пропихнешься! Да и чем тут глядеть, если глаза в щеках утонули?
Заботы, заботы! Первая забота — что-нибудь вкусненькое разыскать. Вторая забота — рассортировать что куда. За одну щеку пищу растительную, за вторую — мясную. Зернышко влево, жучка вправо, семечко влево, улитку вправо. Все по своим местам. За правой щекой жуки, муравьи, гусеницы, кузнечики и улитки. За левой ячмень, пшеница, горох и подсолнух. А язык посредине — перегородочкой. Чтобы ничего не перепуталось, не смешалось.
Забот у хомяка полон рот! Даже голова вспухла.
С весны ящерицы от врагов своими хвостами откупаются, платят им хвостовую дань. Чем дальше в лето, тем больше ящериц без хвостов. Конечно, лучше уж хвоста лишиться, чем головы. Но ведь и хвост жалко, свой все-таки! Растишь, растишь… Да и вид без хвоста не молодецкий. Так, бесхвостая ящерица…
А хищники не унимаются. Сыч в норе запас из ящеричных хвостов собрал, разложил хвосты, как сосиски. Сорокопут хвосты на колючки понанизал — висят, как сардельки. У всех птиц сейчас птенцы в гнездах, все есть просят. Едоков все больше и больше, и потому ящериц с хвостами все меньше и меньше. Полное ящерицам разорение!
Хороша у геккона кожа-рубаха — вся в золотых и медных чешуйках-пуговицах! И штаны хоть куда: с белыми рюшечками и оборочками. Но срок приходит всему: выцветает рубаха, пачкаются штаны. Даже геккону носить стыдно. Надо костюм менять.
Для геккона костюм сменить просто: спрятаться в норку подальше от любопытных глаз и стянуть лапками старую одежонку. Переодевается геккон, старается изо всех силенок, по-настоящему из кожи вон лезет. Вылезет, а под старой одежкой готова новая — блестит и переливается. И на штанах опять белые рюшечки и оборочки.
Сброшенную рубаху, понятно, ни в штопку, ни в чистку не сдашь. Но и так бросить жалко. Все же своя рубаха, та, что всего ближе к телу была. И вот берет ее геккон в лапки, складывает поплотней, да и в рот! Съест рубаху — еще и оближется. Не пропадать же такому добру!
Такырная круглоголовка похожа на маленькую жабку с хвостиком закорючкой. Спинка в пятнышках красноватых, лиловых, серых — под камешки пустыни. А живот снежно-белый. Всегда она такая бодрая, шустрая, резвая. Только вот нервы у нее никудышные. Накроешь ладошкой, а она сразу и лапки вверх! Лежит на ладони как мертвая: закрыты глаза, брюшко бледное… Положишь ее на камешки, она полежит-полежит, очнется и удерет.
Жили у меня черепашки ростом с грецкий орех. Жили не тужили и вдруг перестали есть! Я им и траву, и морковь, и капусту — не хотят. Я им яблоко, грушу, сливу — носы воротят. Я молока, варенья — даже и не глядят! То все подряд ели, а теперь и отборного не желают. Еще, гляди, околеют.
Вынес я их тогда на лужок. Может, думаю, сами чего себе по вкусу найдут? Тычутся черепашки носами туда и сюда, никак ничего не выберут. Избаловал я их, наверное, в клетке. Вот и привиредничают теперь.
Шагают черепашки мимо вкусного клевера, одуванчика, нежной мокрицы. Бегут-ковыляют мимо сочной заячьей капустки, сладкой гусиной лапки. Сами не знают, чего хотят!
И вдруг — стоп! — остановились. Разинули свои попугайские рты и давай хватать… камешки! Простые пыльные камешки! Хватают, глотают, торопятся.
Никогда с таким аппетитом даже фрукты не ели!
Наверное, камешки им, как птицам, нужны: для пищеварения. Без них аппетит пропадает, и, может, даже живот болит.
Наглотались камешков и снова стали все подряд есть — успевай только подкладывать! И теперь они ростом уже не с грецкий орех, а почти что с кокосовый.
По утрам у агамы настроение серое. Еще бы: за ночь промерзла и проголодалась. И стала скучного серого цвета, сразу видно — не в духе. Но солнце пригрело, и проступили на спине у агамы радостные тона — шоколадные пятна. Это все равно что для нас порозоветь от удовольствия!
А когда агама прогреется до последней косточки, да еще и кузнечика съест, — прямо на глазах расцветет! Вся в разводах станет шоколадных и кремовых, на горле пятно синее, а на боках фиолетовая полоса. Всем понятно, что у нее радужное настроение!
Неясные тени проносятся над головой. То низко — по щеке ветерок мазнет, то высоко, бесшумно, — как привидения.
Это ищут добычу крылатые охотники ночи.
Их трудно узнать, но можно.
Вот некоторые из них:
1. Филин. 2. Сыч. 3. Козодой. 4. Авдотка.
1. Большой подковонос. 2. Остроухая ночница. 3. Двухцветный кожан. 4. Рыжая вечерница. 5. Ушан.