Земляки
Шрифт:
Девушка, однако, не торопится и медленно крутит ручку вала, на который ровными рядами навертывается тяжелая мокрая цепь. Витя не выдерживает и, крикнув «хенде хох!», высовывает из-за куста голову в каске. Ядька автоматически подымает руки вверх, отчего ведро с грохотом летит вниз и стукается о дно колодца.
— Герой… — презрительно цедит сквозь зубы Ядька и, пожав плечами, начинает снова набирать воду.
Витя смущен неудавшейся шуткой, не знает, как начать с девушкой разговор. Вдруг вал останавливается. Ядька налегает на ручку всем телом, но цепь
— Тут, я вижу, мужчина нужен, — говорит Витя, обрадовавшись предлогу, и подходит к колодцу.
— Для меня ты Павляк, а никакой не мужчина,
Витя берется за ручку, но ему также не удается сдвинуть ее с места. Чувствуя на себе взгляд Ядьки, он наваливается на ручку грудью, но вал остается неподвижным. И только после того, как вместе с Витей за ручку берется Ядька, вал медленно поворачивается.
С трудом тянут Витя и Ядька ведро, прислушиваясь, как внутри колодца что-то позвякивает, го и дело ударяясь о его стенки. Витя искоса поглядывает на девушку.
— Ну, чего уставился? — смущается Ядька.
— Я же тебя никогда не видел так близко, — поясняет Витя.
В этот момент над колодцем появляется ведро и зацепившийся за него большой бидон для молока.
Ядька, отцепив бидон, с удивлением вытаскивает из него кофейную мельницу, утюг, чайные ложки, сахарницу… Витя все это время не спускает с нее глаз, на лице его — изумление и восхищение.
— Вблизи-то ты года на три старше выглядишь! — восторженно замечает он.
— А может, ты только все и видишь вблизи? У себя под носом? — говорит Ядька, внимательно рассматривая вынутый из бидона будильник.
— Я-то? Да если б у меня глаза далеко не видели, разве я вашу Мучку разглядел бы с поезда?
Резкий звонок будильника заставляет их вздрогнуть. Ядька выпускает часы из рук, Витя, однако, успевает подхватить их и теперь держит будильник в ладонях, как пойманного птенца, по-прежнему не отрывая от Ядьки восхищенного взгляда. Она тоже смотрит на него. Витя протягивает ей умолкнувший наконец будильник.
— Скинь ты эту кастрюлю поганую! — Ядька показывает на его каску. — А то прямо как там, в Кружевниках, выглядишь…
— А как я в Кружевниках выглядел?
— Как враг…
Казик в это время вышел из дома и, пряча за спиной бидон со спиртом, украдкой от Марыни пробирается к стодоле Каргуля. Ему не хочется, чтобы жена увидела его: начнет еще причитать да попрекать, что «последнюю копейку в семье пропивает»… Что правда, то правда: в то время вообще, а на западных землях особенно спирт заменял деньги. Но разве мог Казик удержаться от одного-единого глоточка по такому случаю, как первый день мирной жизни с соседями!..
Вслед за Казиком в стодолу шмыгает Каргуль, прижимая к животу круг привезенной еще из Кружев-ников колбасы.
Удобно устроившись в углу, оба мужчины поочередно прикладываются к бидону и вскоре запевают в два голоса, перемежая пение сердечными излияниями.
— Знаешь что, Владек? — говорит Казик, обнимая Каргуля за шею. — И надо же было нам полсвета отмахать, чтоб опять через межу здравствоваться? Видать, такая наша с тобой судьба…
Каргуль тоже спешит исповедаться: ежели уж говорить по правде, он никогда к Павлякам настоящей злобы не испытывал. Яська-то, саданувший его косой под ребра, молодой был еще и опять же отцовой воле послушный. Теперь старый Павляк в земле лежит и времена вовсе поменялись, нечего теперь назад оглядываться, все ж таки человек — он вперед, не назад живет…
— А все от бедности вашей было, совсем наш народ от нищеты этой дурной был, — заключает свою тираду Каргуль и отхлебывает прозрачную жидкость из кружки.
— А теперь конец с этим! — восклицает Казик.
— Навсегда! — вторит ему Каргуль.
— Нету больше межи! — Каэик рассекает рукой воздух, точно зачеркивая невидимую межу.
— Нету! — соглашается Каргуль.
— Здесь вокруг вон сколько земли, — хохочет Казик, — бери сколько хошь, никто тебе ее ложкой отмерять не станет!
— Казимеж, слышь, Казимеж, — толкает соседа в плечо Каргуль, — твоя родит скоро… У вас коровы нету, так я от моей Мучки молока сколько надо завсегда дам.
А Казик, растрогавшись, спешит предложить со стороны:
— Ты, Владек, без лошади мыкаешься, а у меня кобыла жива-здорова сохранилась. Пока своей не наживешь, я тебе лошадью помогу…
Теперь уж и слов больше не надо: обнялись оба, завсхлипывали на груди друг у друга. Что тут клятвы, и так ясно: нет и не было лучших друзей на всем свете. В порыве нежных чувств захмелевшие мужики не замечают, что уже свалились с доски, на которой сидели, и, лежа на соломе, продолжают обниматься, нежно повторяя: «Казик!», «Владек!»…
На третий день Казимеж, натянув старые сапоги, картуз и сшитую из одеяла куртку, выходит к своей стодоле. За. ней простирается поле, которое теперь принадлежит ему. Там, среди густой пшеницы, грозно застыли, воздев к небу дула умолкших орудий, полусожженные немецкие танки.
Далеко, насколько хватает глаз, тянутся брошенные немцами неубранные поля. Казик срывает колос, внимательно рассматривает его и переводит взгляд на заросшее сорняками поле. На лице его появляется выражение озабоченности. «Ох, не быть урожаю с того, что другие посеяли…» — вздыхает он. Вдруг до него доносится характерное чавканье коровы — это Каргулева Мучка пасется на его поле. Мучка на его земле!
Схватив палку, Казимеж со всего маху лупит ею корову.
— Ах ты зараза! Да чтоб тебе моя трава боком повылазила! Пошла вон отсюда, марш на свою землю!
Таща на цепи колоду, к которой она привязана, Мучка возвращается на поле Каргуля. Казимеж запускает ей вслед валявшимся неподалеку колесом, удар приходится по цели. Перепуганная корова, тяжело прыгая, скачет в глубь Каргулева поля. Казимеж, чрезвычайно довольный победой, оборачивается и натыкается… на взгляд Каргуля, который стоит в воротах своей стодолы.