Земное притяжение. Селфи с судьбой
Шрифт:
Телохранитель подскочил и стал тянуть с пола лежащих. Гостиничные охранники тоже подошли и стали их поднимать.
– Дайте мне чистую ложку, – громко, на весь ресторан, сказала Даша капризным тоном. – Что такое!.. Ни семифредо, ни редьки, ни ложек!..
– А вы кем же ему приходитесь, покойному-то? У него сроду не было никого, одинокий он! А как помер, так, стало быть, родственники объявились не запылились!
Тётка была въедливая, ехидная, держалась немного свысока, и Макс Шейнерман её понимал. Приехал какой-то ферт в костюме, зашёл на участок Петра Сергеевича, как к себе домой, и уже в дверь лезет!..
– Да вы не волнуйтесь. – Он сбежал с крыльца, на ходу доставая из небольшого кожаного рюкзака приготовленные бумаги. – Я племянник, сын его сестры, Анны Сергеевны.
– Какая-то ещё сестра… – пробормотала соседка недовольно, приняла бумаги и стала рассматривать. – Сроду у него никакой сестры не было!..
– Мама давно умерла, – проинформировал Макс.
Соседка перевела на него взгляд, и лицо у неё потеплело.
– Так теперь, раз дядя тоже помер, ты сиротой остался?..
Макс ничего не сказал.
Удивительная особенность русского человека – жалеть сирот и пьяниц.
Она опять поглядела в бумаги, моментально соскучилась, вникать ей не хотелось. Раз говорит – племянник, значит, племянник.
– Когда дядю хоронить-то собираешься? Который день пошёл, а покойник всё мается, всё не в земле.
– Как только полиция разрешит.
Соседка махнула рукой:
– Полиция! Чего там они ищут, всё равно не найдут никого! У нас в восемьдесят пятом на Дзержинского мужика зарезали, так до сей поры не посадили никого, а тогда при советской власти ещё порядок был!.. Ну чего? Ключи-то есть у тебя, племянник?
Макс показал связку.
– Проводить или сам разберёшься?
Он сказал, что, разумеется, лучше проводить, и вновь поднялся на крыльцо. Соседка шла за ним.
– А ты чего, за границей, что ль, обретаешься? Уж больно не по-нашему одет-обут!
И она бесцеремонно придержала его рукой и оглядела с головы до ног. Племянник Петра Сергеевича был в костюме в талию, рубашка в тонкую полоску – синюю и красную. Сверху чепуховое пальтецо с капюшоном, зато подкладка шёлковая, богатая. На ногах почему-то кеды, а на плече рюкзак. Иностранец, как есть!..
– У меня работа такая, – непонятно ответил племянник.
– Как хоть звать-то тебя?
В бумагах, которые он ей совал, его имя повторялось раз двадцать, но она и до имени не дочитала!..
– Максим.
– Ну вот, Максюша, стало быть, тут дядя и жил. Один весь дом занимал, никто к нему не захаживал, да он и не звал особенно. Всё работу работал, над книжками сидел. Ещё в саду возился, яблони прививал. У него мечта была – антоновку возродить, чтоб как раньше, нынешняя-то вся повыродилась. Он по этому вопросу полный профессор был.
Дом стоял в глубине сада так, что с дороги и с соседских участков его почти не было видно. Это логично и правильно – по всей видимости, дом когда-то подбирался именно с таким расчётом, чтобы не слишком много было посторонних глаз.
– Ночевать-то останешься?
– Нет, я в гостиницу.
– Ты гляди, – удивилась соседка, – остался бы у дяди-то, помянули бы его по-людски. А он в гостиницу!
Она зажгла свет в коридоре, один о другой стянула резиновые сапоги и пошла по чистым домотканым дорожкам.
Макс дёрнулся было остановить её – просто так расхаживать по дому Петра Сергеевича, да ещё в отсутствие хозяина, было попросту опасно, – и не стал. Чему быть, того не миновать.
– Тут кухня, там зала. Эту комнату Сергеич под свою лаблаторию приспособил, – она выговорила очень чётко «лаблатория». – Спал тоже тут, на диване. Гляди, черенки всякие, справочники, какие-то всё пробы он брал, кислая почва, не кислая! Мы, бывало, посмеивались над ним.
Рукой в перчатке Макс взял верхнюю книгу из стопки на краю стола. Книга называлась «Особенности почвоведения чернозёмной зоны СССР».
Компьютера не было.
– Ну чего, оставайся, смотри, чего тебе тут надо, а я пойду. Дом продавать будешь?
Макс сказал, что скорее всего продаст.
– Ты гляди, хорошим людям продавай, не абы кому! Тут у нас вокруг все соседи работящие, трезвые. А продашь горлопанам каким-нибудь, тунеядцам, пропала наша улица!.. Слышишь, племянник?!
Макс сказал, что продаст непременно хорошим.
– Ну, если чего, к забору подойдёшь да крикнешь тётю Зою, это я, стало быть. С крыльца не зови, не дозовёшься.
Оставшись один, он первым делом погасил везде свет и осмотрелся. Дом как дом, ничего особенного. Вокруг таких десятки, это называется «частный сектор».
Макс знал, что в доме Пётр Сергеевич ничего не хранил, но это не означает, что здесь нет секреток и ловушек.
Он вытащил фонарь, оставил рюкзак у двери и прислушался. Заходить – вот так, с ходу, без подготовки, – он не решился.
За окнами вечерело, и в доме царил синий сумрак, какой бывает в деревенских домах только весной. Прислушиваясь, Макс стянул с плеч дафлкот, свернул его, аккуратно пристроил сверху на рюкзак и огляделся.
Коридорчик был пуст, только вешалка с пальто, дождевиком и кепкой на крючке. Справа подальше дверь, соседка сказала, что там кухня. Ещё две двери слева, за одной из них «лаблатория». В торце «зала».
Не двигаясь с места, Макс огляделся ещё раз. Под вешалкой стояли болотные сапоги, грубые ботинки на толстой подошве, а в углу почему-то… гимнастическая гиря.
Должно быть, Пётр Сергеевич упражнялся с гирей прямо тут, при входе.
Макс зажёг фонарь, взял его в зубы, присел и осмотрел гирю. Она была переделана из старинного пушечного ядра. Сверху приделана ручка на шурупах и выпилен желоб, чтоб ручку можно было убрать.