Земные радости
Шрифт:
Джон проследил за погрузкой на борт кареты герцога, однако мешочек с бриллиантами оставил при себе на тесемке вокруг шеи. Коров и кур он держал на общинном выгоне в Саутси, а сам снимал комнату неподалеку. Хозяин был угрюм и недоброжелателен; у него месяцами жили расквартированные солдаты, но его счета не оплачивались. Джон сразу заплатил из своих денег, хотя и знал, что Бекингем даже не подумает возместить расходы, и тогда хозяин стал обслуживать его чуточку лучше.
Девятнадцатого июля верхом прибыл король — проинспектировать готовность флота. Ветер дул от берега, корабли рвались с натянутых якорных канатов, будто хотели уйти, невзирая на унылые физиономии матросов на борту. Король осмотрел корабли, но на этот раз роскошного
Однако он не появлялся.
Вспомнив предсказание жены, что они не отплывут до самой осени, Джон сходил за город и купил воз сена для коровы.
Король отбыл из Саутвика и отправился охотиться в Нью-Форест. Он не возражал против того, что флот задерживается, пока Бекингем в Лондоне занимается своими делами. Кому-нибудь другому грозило бы обвинение в измене и заключение в Тауэре как наказание за то, что он заставил короля ожидать целый час. Но казалось, Бекингем не мог сделать ничего такого, что оскорбило бы короля. Его величество расхохотался и сказал, что герцог просто медлительный увалень. Карл провел ночь в Бьюли, после чего охотился на оленей. Охота была удачной, и погода стояла хорошая. А солдат на борту судов держали взаперти в тесных душных помещениях, и многих вынесли оттуда с морской болезнью или чем-то похуже. Экипажи и солдаты съели провизию, заготовленную для перехода, и корабельным стюардам пришлось отправиться в Хэмпшир и Суссекс закупать еще еду, чтобы снова обеспечить корабли запасом продовольствия. Цены на местных рынках взлетели, и маленькие деревни не могли позволить себе хлеб по тем ценам, которые платил флот. Бекингема проклинали у сотен пустых очагов в округе. А он не ехал.
Джон написал жене, что все может рассосаться само собой. Флот не отплывет без лорда-адмирала, который в июле так и не появился. Возможно, размышлял Джон, герцог блефует, а на самом деле и не собирается плыть. Возможно, он умнее и хитрее, чем кажется, такой же коварный, как Сесил. Возможно, все эти приготовления, весь этот ужас и горе лишь придают весомости самому грандиозному трюку за всю историю — испугать французов настолько, чтобы они сами покинули Ла-Рошель, без единого выстрела, без выхода английского флота из гавани. Джон вспомнил озорную, плутовскую улыбку Бекингема, его смекалку и остроумие и подумал, что если кто-нибудь и способен выиграть войну, не посылая на нее флот, то это Бекингем.
Традескант заплатил своему домохозяину за август и начал склоняться к мысли, что, может быть, все и обойдется. Стояла жара. По утрам он просыпался с такой жаждой жизни, что готов был пить ее бесконечно. Он шел в гавань и смотрел на море. Он ощущал легкое прикосновение льна к согретой солнцем коже, теплый воздух, обдувавший лицо. И казался себе юношей, теряющим голову от собственной красоты и здоровья. Он гулял по гальке на морском берегу, распугивая стаи бекасов с серыми и черными спинками, которые врассыпную разбегались перед ним. И он чувствовал, что жизнь пульсирует во всем теле, от сапог до кончиков пальцев. В погожие дни он видел остров Уайт в его зеленой прелести и мечтал сесть на небольшой паром и отправиться туда, на остров, и поохотиться за новыми растениями, прячущимися в таинственных расщелинах меловых склонов.
Он бродил и к северу от города, в величественных лесах. Джон склонялся под ветвями деревьев и вспоминал, как искал деревья для сэра Роберта Сесила, как вез добычу на тяжело нагруженных телегах. Иногда он встречал оленя, иногда косулю. И всегда глядел под ноги, надеясь найти новый папоротник или цветок.
К востоку от города он не ходил. Там были гнилые, плохо осушенные болота и изредка раздавался крик ржанки. Тропинки там были предательские и обманчивые. Под горячим летним солнцем болота воняли и разлагались. Когда над ними дрожало жаркое марево, было трудно рассмотреть, где начиналась вода, и земля миражом растворялась вдали. На более сухих участках
Бекингем не появлялся до конца августа, когда уже капитаны и офицеры начали поговаривать, что лучше бы их распустили на зиму, чем тратить деньги на поход, который, как уже совершенно очевидно, не состоится. Ведь еще месяц — и погода начнет меняться. Ни один флот не должен так рисковать. Осенью понадобятся дни, чтобы вывести флот из бухты. Начнутся шторма, которые могут разбросать корабли. Будет слишком поздно, да уже слишком поздно. Но конечно же, лорд-адмирал обязательно учтет все обстоятельства… И тут появился он, в своей лучшей лондонской карете, жизнерадостный, улыбающийся и очаровательный. Бекингем позавтракал у капитана Мейсона на Хай-стрит, такой беспечный и веселый, будто не в этом самом доме, вернувшись с острова Ре, он мыл руки от крови своих солдат.
Слух о том, что Бекингем в городе, застиг Традесканта как раз тогда, когда он скармливал коровам остатки сена. На мгновение он содрогнулся, словно кто-то прошел по его могиле. Это было и предчувствие смерти, и всплеск желания одновременно. Джон потряс головой, удивляясь собственному безрассудству, вычистил костюм, надел шляпу и отправился на Хай-стрит.
В доме было полно людей, внешний двор заполнили офицеры, ожидающие распоряжений, обычные зеваки и искатели покровительства. Пока Традескант протискивался сквозь толпу, кто-то тронул его за рукав.
— Он приехал отменить поход?
— Не знаю. Я с ним не общался.
— По словам капитана «Триумфа», перед отплытием понадобится полностью восполнить запасы продовольствия и воды на борту. А денег на это нет. Придется отложить экспедицию до весны.
— Не знаю, — повторил Традескант. — Мне известно не больше, чем вам.
Он продолжил проталкиваться вперед и похлопал по плечу человека, загораживавшего ему проход. Тот повернулся и воскликнул:
— Господин Традескант!
— А вы ведь Фелтон? Это вас сделали капитаном?
Но Джон сразу увидел: что-то не в порядке. Лицо Фелтона было бледным, по обеим сторонам рта пролегли глубокие морщины.
— Что с вами? Вы плохо себя чувствуете?
Мужчина покачал головой.
— Я молился, чтобы тоже заболеть. Но не заразился. Она умерла у меня на руках.
Джон чуть отступил назад.
— Кто умерла?
— Моя жена. О, только не нужно бояться, я не заразный. Нас выгнали из деревни, нас обоих, и не позволяли мне вернуться в дом, пока я не похоронил ее в холодной земле. Потом я разделся догола и сжег свою одежду, только после этого меня пустили в мой дом, голого как грешник. И знаете, что я там обнаружил?
Джон покачал головой.
— Свою маленькую дочь, она умерла от голода за закрытой дверью. Никто не пришел покормить ее, все боялись заразиться чумой. Да и еды во всей деревне не было.
Традескант помолчал, мужественно стараясь осознать весь ужас того, что услышал.
— Видите ли, мне так и не заплатили. — Фелтон говорил невыразительным монотонным голосом. — Ни звания капитана, которое мне обещали, ни лейтенантских денег, которые я заработал. Ни за участие в военных действиях, ни за увольнение из армии. Ни пенни. Когда я вернулся домой к жене и ребенку, у меня не было ничего, кроме обещаний лорда-адмирала. А его словами сыт не будешь. Когда заболела жена, мне не на что было купить лекарства. Я даже не мог купить еды. Когда она скончалась, мне пришлось похоронить ее прямо в землю, у меня не было денег на гроб. — Мужчина коротко рассмеялся. — А теперь эта земля огорожена. Я не могу даже войти туда и поставить крест в ее изголовье. Это общинная земля. Хотел посадить розовый куст рядом с ее могилой, а теперь там овечье пастбище, и эти животные топчутся над ее усопшим телом.