Зеница ока
Шрифт:
Султан все еще стоял, ожидая, видимо, новых вопросов.
— Какие? Пусть платят людям за фактическую выработку. Не в конторе надо считать гектары, а в поле.
— А ты сам не пробовал считать?
— Пробовал.
— И что же?
— У меня получается больше, чем у бухгалтера. И горючее тянет на полторы нормы. Как ни экономишь, все перерасход.
— Давайте, товарищи, разберемся в этом деле! — обратился к жаналыкцам Мамутов.
— А что тут разбираться? — откликнулся главный агроном. — Надо дать указание бухгалтерии рассчитывать механизаторов по фактической выработке… И все!
— Не все! — опустил очки и глянул поверх стекол бухгалтер. — Далеко не все. Выработка должна соответствовать плановой площади, в противном случае любой перерасход в оплате ляжет на бухгалтера. Ему сделают начет. Я не хочу платить из собственного кармана. И никто не захочет…
— Слушай, Султан! — вмешался Сержанов. — Ты хоть постыдился бы. Тебя что — обижали когда? Недобрал весной — доберешь осенью. Бесплатно у нас никто не работал. Всегда изыскивали средства.
Пока нерасторопный на слова Худайбергенов подыскивал ответ, с одного из последних рядов вскочил приземистый широкогрудый человек. Под выпуклым упрямым лбом толстые нахмуренные брови, черная щетина пробивалась по бритой голове, по щекам, подбородку, шее, закрывала лицо почти до самых глаз — видать, все в этом человеке было настырным, жестким и упрямым, даже волосы.
— А не надо нам ничего изыскивать! — крикнул он. — Ишь благодетели нашлись! Изыскивают они, видите ли! Вы сперва дайте мне мое. И не потом, а сейчас, когда заработал.
— А если «твое» меньше окажется? — спросил Завмаг, спросил с этаким почти отеческим ласковым укором.
— Как же, меньше! — взъярился щетинистый человек. — Ты мне, что ли, приплачиваешь? От себя отрываешь?
Зал грохнул. Все знали, что из Завмага легче душу вытрясти, чем копейку. У него как в копилке: туда монетка сама валится, обратно — ни в какую.
— Правильно, очень правильно говорил… — Даулетов сделал паузу, поскольку не знал имени выступавшего человека.
— Мирзабаев, — подсказал парторг, — Орыбек Мирзабаев. Механизатор.
— …говорил товарищ Мирзабаев. Нельзя людям за правое дело платить левыми деньгами. За труд вознаграждать, как за шабашку, халтурку, как за аферу, за махинацию какую-то, — нельзя. А то, глядишь, они и на работе начнут шабашить и прихалтуривать. Какой же выход? — он повернулся к бухгалтеру.
— Дать нам новый план, чтоб соответствовал выработке механизаторов. Столько-то га закреплено за бригадой, и столько-то рублей положено заплатить за обработку. Мы их выплатим, если, конечно, механизатор эти га обработает, а не будет гонять машину по степи или пахать частные огороды…
— Какая степь? Какие огороды? — насупился Худайбергенов. — Мы за пределы бригадных земель трактора не выводим!
— Верно, однако машина была на ходу и горючее перерасходовано.
— Заколдованный круг, — покачал головой Мамутов. — Надо как-то выйти из него. Какие будут предложения?
— Я же сказал: дать указание рассчитывать механизаторов по фактической выработке.
— Не выйдет! — заартачился бухгалтер. — Не выйдет!
— Выйти, однако, должно, — сказал Даулетов. — И способ один: произвести новый обмер площади, посевов. Видимо, вначале была допущена ошибка, пришло время ее исправить. Иначе заколдованный круг станет для нас петлей, а в петле, сами знаете, долго не протянешь. Задушит…
Даулетов еще не успел и рта закрыть, фразу договорить не успел, как встрял Завмаг.
— Хорошо сказал наш новый директор, — запел он нежно и вкрадчиво. — Ошибки надо исправлять. Конечно, все, что не так сделано, мешает нашей жизни. Жмут туфли — ходить нельзя, узок пиджак — носить нельзя… Но жмут ли нас границы угодий, узка ли карта посевная? Нет, не жмут, не узка карта. Значит, нет ошибки. А мы все-таки ищем ее. Хотим назвать того, кто будто бы ее совершил. И, назвав, наказать, опозорить перед всеми… Отчего же такое желание найти виновного? Да потому, что не верим мы людям, не верим коллективу, в котором живем и которым руководим. Обидно слышать людям, что они не заслуживают доверия. Обмеряя снова поля с тайным умыслом обнаружить обман, мы тем самым плюем в души людей. Страшно это.
Тихо, с печалью в голосе произнес все Завмаг. И печаль была вроде неподдельной.
— Эх, эх, дела… — в тон Завмагу добавил скорбно Далбай. — Дождались…
Встал Сержанов. Встал, не дожидаясь, пока закончит Далбай. Встал, не прося слова, более того, всем видом показывая, что теперь берет он собрание в свои руки и твердо намерен покончить с этой говорильней.
— Один говорит: «Ошибка вышла, давайте исправлять».
Другой говорит: «Людям надо верить, нельзя плевать в душу». Что вы как девицы, впервые узнавшие, откуда дети берутся! Покраснели, застыдились, глаза потупили? Любопытство разъедает, да невинность не велит. Нет, милые мои, вот так они и родятся, дети-то. Вот так. И ничего позорного в том нет. Но и хвалиться нечем. Напоказ выставляться незачем.
Лишние гектары? Да, есть. Только не лишние они. Необходимые. Позарез нужные. Они позволяют работать без аврала, без надрыва, но и без срыва.
У вас кладовки имеются, или только тем и кормитесь, что Завмаг на прилавок выкинул? То-то, милые мои. И хозяйству запас нужен, резерв. Он годами создавался, зато теперь мы уверены — какой бы ни выдался год, а задание выполним.
Колумбы! Первооткрыватели нашлись! Землю они обнаружили неведомую. Да вы кого удивить хотите? Там, наверху, люди, поди, не глупее нас с вами. Они все знают. Но если мы сами выскочим, сами заявим об избытке площади, то гектары эти либо урежут, либо к плану приплюсуют. И тогда конец порядку. Тогда каждый день — аврал, штурмовщина, а с планом нам все равно не справиться.
Лишняя земля. Она моя, что ли? Я что, на ней свою отару пасу? Да ваша она, ваша, и нужна для вашего же спокойствия и благополучия.
— Вот спасибо, Ержан Сержанович, а то я все слова подобрать не мог, а вы подсказали. — Даулетов стоял, и их с Сержановым разделяли люди — ряды жаналыкцев, которые сейчас поворачивали головы то направо, то налево. — Вот-вот, — продолжал Даулетов, — спо-кой-стви-е. За него, за спокойствие, благодушие, за довольство и безмятежность расплачиваемся землей, ибо обработать как следует не успеваем ни засеянные площади, ни «запасные», как вы их именуете. Расплачиваемся водой… Иссушили Аму и Арал, полной мерой поливая «плешивые» гектары. Расплатились лесами — вырубили ради дополнительных полей. Совестью людской платим, ведь не может же человек не поступиться совестью, мухлюя и подтасовывая. Всем расплатились ради спокойствия.
Мы же не продукцию производим — дефицит, нехватку продукции. Нехватку всего — машин, которые без толку "гоняем по неурожайным картам, горючего, которое сжигаем из-за пятнадцати-семнадцати центнеров с гектара. Нехватку воды и земли. И наконец, нехватку хлопка, риса, мяса и овощей, ради которых мы и работаем. Зато работаем спокойно, благополучно.
Только сейчас Даулетов взглянул на своего зама и увидел, что тот так и не садился, слушает стоя. Бледен. Глаза сузились. Лицо обмякло.
— Ну спасибо, милые мои. Спасибо. Дождался благодарности за то, что двадцать пять лет тянул совхоз: уважили. Враг я — да? Злодей? Диверсант? Кто выпил Аму и Арал? Сержанов. Землю искалечил, леса свел? Сержанов. Все беды от кого? От Сержанова, конечно. Портков импортных не хватает, опять я виной. Спасибо. Спасибо. — Он пошел к выходу. Остановился: — Забыл, Даулетов. Землетрясения забыл. Землетрясения — тоже моих рук дело?.. — И вышел, саданув дверью, аж стены закачались.