Зенитные ракетные страсти
Шрифт:
"Вы безответственный офицер!
– громовыми раскатами прозвучал откуда-то с небес голос начальника политотдела генерала Квасова.
– Ему доверили! Родина и партия отправили его в полет! А он отличился - дерьма с собой всякого набрал столько, что четыре могучих советских двигателя его хлам поднять не смогли!!!"
– Скорость двести десять!
– продолжал считать штурман, и в этот момент Волков почувствовал, как нос самолета приподнимается.
– Скорость двести сорок...
И многотонная машина наконец-то оторвалась от земли почти в самом конце полосы.
– Самолет в воздухе!
– объявил штурман.
Аппарат "тяжелее воздуха", изготовленный
– Шасси убрать!
– скомандовал командир.
– Шасси убрано, створки закрыты, кран нейтрально, законтрен!
– не заставил себя ждать доклад.
"Летим, бляха-муха!"
– В грузовом отсеке все нормально, груз в норме!
– доложил борттехник.
"Груз - это я со своим дивизионом и всеми шмотками", - подумал Волков.
– Семьдесят седьмой, - донесся голос диспетчера, оставшегося уже далеко позади, - вам эшелон полторы тысячи, отворот вправо девяносто!
Внизу, прикрываясь мелкими облаками, удивительно напоминавшими выпущенный из подушки пух, а также дымкой и небольшим туманом, осталась земля. Смотреть было больше не на что. Самолет, натруженно гудя, круто лез в облака. Летчики, переговариваясь между собой и с землей, напряженно вглядывались в показания приборов.
"Вот это настоящая мужская работа!" - с уважением подумал про экипаж Волков. Возвратив наушники, он вернулся в грузовой отсек. Половина бойцов уже спала. В "уазике", закрепленном цепями, на заднем сиденье расположились Черепанов, Чернов и Витченко. Их, видимо, забавляло обстоятельство - лететь на самолете и одновременно находиться в обычном армейском "уазике". Витченко, размахивая руками, что-то азартно доказывал, Черепанов с интересом слушал, а Чернов, как обычно, сидел с безразличным ко всему лицом.
Волков, приоткрыв дверь, протиснулся на переднее сиденье.
– ...а что такое Бородинское сражение у Льва Толстого?
– продолжал Витченко.
– Это описание боя глазами командира взвода, не более. Это заметно по его непониманию функций штаба. О штабе и штабных операторах он вообще пишет только отрицательно, у него в романе слово "штабной" в качестве ругательства. Да и роль командующих противоборствующих сторон нарисована настолько схематично, что сразу видно - вранье, все не так, личная точка зрения товарища Льва Толстого. Один, видишь ли, только и делал, что мешал своим войскам воевать. Другой - то курицу жрал, то храпел, а дело якобы шло своим чередом, что тоже сомнительно. Толстой в своей военной карьере дальше взвода, скажем так, не продвинулся. А если бы продвинулся, то, наверное, ничего бы и не написал - просто не было бы времени, - все бы ушло в службу. И вообще, многие писатели века прошлого, да и нынешнего, были офицерами, но занимали в основном первичные должности, поэтому описания боев и сражений, которые они после себя оставили, - это взгляд из окопа и не более того.
– Во дает, на графа Толстого замахнулся!
– хмыкнул Черепанов.
– Я не на графа лично, бог с ним, с графом. Я пытаюсь разобраться!
– Ну, Толстой все-таки...
– Ну и что? Народ им прямо в электричках зачитывается до обалдения? У каждого - в качестве настольной книги? А потом, я же не лезу в его описания любовных сцен и философские размышления - в этом я не силен. Я критикую его в рамках занимаемой должности - как военный военного. Многие наши беды произрастают именно из его оценки Бородинского сражения. Ведь что на самом деле было - русская армия понесла в два раза большие потери, в основном из-за негодного оперативного построения, оставила занимаемые позиции и отошла к Можайску. Ну, скажи, пожалуйста, как это называется - позиции не удержали, народ положили, ни одной задачи не решили - и победа? Надо определенное бесстыдство иметь, чтобы выдавать это за победу. Но до сих пор успешно выдают. И вот в чем опасность такой точки зрения: плевать, что половину армии положили, Москву сдали, а вот, видите ли, руку более сильных духом наложили на противника. А нельзя ли было эту же самую руку наложить с меньшими потерями? Мне кажется, именно с этого времени в нашей армии и перестали с потерями считаться. Зато - более сильные духом! И вообще, Бородинское сражение не является чем-то выдающимся с точки зрения оперативного искусства. Так, заурядный обмен кровопролитными фронтальными ударами, причем нападающая сторона, заметьте, понесла меньшие потери. Вот умиляются Багратионом, храбрец... Храбрец, не спорю, но, к сожалению, не более того. Для генерала это мало. Генералу башка нужна больше других предметов, а не только шашкой махать. Ну, что ты, Гриня, обо всем этом думаешь?
– Пожалуй, я соглашусь с тобой, а то все равно не отстанешь, - зевнул Чернов.
– Нет, ты скажи, прав я или не прав.
– Не знаю.
– Как же ты не знаешь? В одних академиях учились, одни и те же книги читали!
– Читать-то читали. Только я их читал... не очень внимательно. Мое дело мультивибраторы, триггеры... Остального не желаю знать. Я инженер по радиотехнике и должен этим заниматься, а не забивать ячейки памяти в голове разной хреновиной и не рассуждать о каких-то вишневых садах, понял? Давай, лучше поедим сальца...
– Чурбан ты, Гриня, вот что я тебе скажу.
– Согласен. Режь сало.
В тишине (если не считать мерного гудения четырех турбовинтовых двигателей) все всласть пожевали сала с черным хлебом.
– Есть надо много, но часто, - глубокомысленно заметил Чернов.
– Наша трапеза напоминает мне картинку-загадку - что забыл нарисовать художник?
– со значением взглянул на всех Витченко. Чернов и Черепанов вопросительно уставились на Волкова.
– Но-но! Ни в коем случае!
– сказал Волков.
– И не думайте об этом. Будет лучше и легче. Вы лучше поспите.
Капитаны и в самом деле вскоре задремали. Расстелив матрас возле машины, прилег и Волков.
От многочасового рокота двигателей, вибрации и разреженного воздуха все порядком одурели. Что только не делали, чтобы скоротать время, - спали, несколько раз ели, расписывали "пульку", рассказали, наверное, все занимательные истории из жизни, а конца полету все не было видно.
– Теперь на собственной заднице чувствуешь, что такое один боевой вылет дальнего стратегического бомбардировщика: много часов скуки и две минуты ужаса в районе цели, - заметил, зевая, Волков.
– Ничего, - успокоил его Чернов, сейчас сядем, так закрутит, что потом не раз и не два будешь вспоминать - чего это мне не летелось, чего не лежалось? Не в гости на блины едем, а пахать. Еще неизвестно, чем все кончится...
– Типун тебе на язык, - возмутился Витченко, - нормально все будет, не каркай.
В это время летчики сбросили газ и резко пошли на снижение. Как старшему на борту, Волкову дали картонку, где было указано расчетное время посадки и температура воздуха на аэродроме Камбала.