Зеркальные очки
Шрифт:
Кагэбэшник пожал плечами.
— Канонирам передан приказ Байконура держать модуль связи под замком. Их судьба зависит от выполнения этого приказа.
— Вы объявляете военное положение?
— Здесь не Кабул, полковник. Времена сложные. А вы, как человек, обладающий моральным авторитетом, должны показать пример.
— Посмотрим, — сказал Королев.
Космоград вышел из тени Земли на солнечный свет. Стены королевского «Салюта» цокали и клацали, словно пустые стеклянные бутылки в авоське. «Иллюминаторы, — подумал Королев, неосознанно поглаживая вены на виске, — всегда
Похоже, этот парень, Гришкин, был того же мнения. Он достал тюбик с замазкой из кармана на лодыжке и начал проверять герметичность прокладки вокруг иллюминатора. Гришкин работал помощником Сантехника, был самым близким его другом.
— А теперь нам нужно проголосовать, — устало подытожил Королев.
Одиннадцать из двадцати четырех гражданских членов экипажа станции согласились прийти на собрание. Двенадцать, если считать его самого. Оставалось еще тринадцать тех, кто либо боялся, либо активно выступал против участия в забастовке. Если считать Ефремова и шестерых канониров, то количество отсутствующих поднималось до двадцати.
— Мы обсудили наши требования. Всех, кто согласен со списком в том виде, в каком он есть…
Он поднял здоровую руку. Присоединились еще трое. Занятый работой с иллюминатором Гришкин поднял ногу.
— Нас и так не слишком много, — вздохнул Королев. — Необходимо достичь согласия. Давайте выслушаем возражения.
— Тут написано: «военная тюрьма», — заметил биолог Коровкин, — как если бы мы считали военных, а не преступника Ефремова, ответственными за сложившуюся ситуацию. — Ему было явно не по себе. — Мы вас, конечно, поддерживаем, но подписывать не станем. Мы же члены партии. — Казалось, он хочет что-то добавить, но замолчал.
— Моя мама, — тихо произнесла его жена, — была еврейкой.
Королев кивнул, но ничего не сказал.
— Все это преступный идиотизм, — объявил ботаник, Глушко; ни он, ни его жена не голосовали. — Сумасшедший дом. Нам всем прекрасно известно, что с Космоградом покончено. Чем скорее мы окажемся дома, тем лучше. Чем была сама эта станция лучше тюрьмы?
Метаболизм Глушко плохо адаптировался к невесомости: в отсутствие силы тяжести кровь приливала к шее и голове, делая его похожим на одну из его экспериментальных тыкв.
— Ты, Василий, ботаник, — сухо заметила его жена. — Тогда как я, если ты помнишь, пилот «Союза». Не твоя карьера на кону.
— Я в этом сумасшествии не участвую! — Глушко с такой силой пнул переборку, что вылетел из помещения.
Жена последовала за ним, она раздраженно ворчала, понизив голос, — так на станции протекали семейные сцены.
— Подписывают пятеро, — подсчитал Королев, — из гражданского экипажа в двадцать четыре человека.
— Шестеро, — поправила Татьяна, еще один пилот «Союза». Ее длинные темные волосы были зачесаны назад и убраны под узорный нейлоновый обруч. — Вы забыли Никиту.
— Смотрите, солнечные шары! — воскликнул Гришкин.
Космоград в этот момент пролетал над побережьем Калифорнии — чистыми пляжами, изумрудно-зелеными полями, пришедшими в упадок огромными городами, названия которых звучали как волшебные заклинания. Высоко над уровнем слоисто-кучевых облаков парило пять солнечных шаров, зеркальных геодезических сфер, удерживаемых силовыми кабелями, — они являли собою дешевую замену Великой Американской Мечте об орбитальных солнечных
— Говорят, там внутри люди живут? — Системный инженер Стойко присоединился к Гришкину у иллюминатора.
Королев припомнил вал абсурдных американских энергетических проектов, последовавших за подписанием Венского договора. Советский Союз прочно удерживал в своих руках мировые запасы нефти, и американцы готовы были взяться за любое начинание. А потом авария на Канзасской АЭС навсегда отвратила их от ядерной энергетики. Вот уже более трех десятилетий они медленно скатывались к политике изоляционизма, промышленное производство деградировало. «В космос, — горькая мысль не давала ему покоя, — им нужно было стремиться в космос». Он так и не смог для себя объяснить странного паралича воли, сковавшего так ярко начинавшуюся программу. Может, они просто разучились мечтать, потеряли перспективу?
«Понимаете, американцы, — говорил он про себя, — вам нужно было присоединиться к нам, здесь в нашем светлом будущем Космограда».
— Кому охота жить в таком месте? — грустно посмеиваясь, спросил Стойко и хлопнул Гришкина по плечу.
— Вы шутите, — негодовал Ефремов. — Мы и без этого в глубокой заднице.
— Мы не шутим, товарищ Ефремов, перед вами наши требования.
Пятеро диссидентов столпились в «Салюте», который кагэбэшник делил с Валентиной, выдавив того к кормовой переборке, украшенной сильно заретушированной фотографией премьера, приветствовавшего народ с трактора. Королев знал, что Валентина в этот момент находится в музее, скрипит упряжью с Романенко. Полковник удивлялся, как это Романенко удается так часто отлучаться с вахты в канонирской.
Ефремов пожал плечами и взглянул на список требований.
— Сантехник должен остаться под арестом. У меня на это прямые указания. Что же до оставшейся части документа…
— Вы виновны в недозволенном использовании психоактивных препаратов! — выкрикнул Королев.
— Это мое личное дело, — парировал Ефремов.
— Преступление, — возразила Татьяна.
— Пилот Татьяна, мы оба знаем, что Гришкин является наиболее активным распространителем пиратских самизданныхздесь на станции! Мы все тут преступники, вам не кажется? В этом и прелесть системы, не так ли? — Тут он цинично усмехнулся. — Космоград — не крейсер «Потемкин», а вы — не революционеры. Вы требуете связаться с маршалом Губаревым? Так он под следствием на Байконуре. Вы требуете связаться с министром науки? Так министр и заведует чисткой.
Решительным жестом он разорвал распечатку, желтоватые обрывки бумаги разлетелись в невесомости медленными бабочками.
На девятый день забастовки Королев встретился с Гришкиным и Стойко в «Салюте», который до того Гришкин делил с Никитой.
Вот уже сорок лет обитатели Космограда вели антисептическую войну с плесенью и грибком. Пыль, жир и водяные испарения в невесомости не оседали, споры проникали повсюду: в обшивку, в одежду, в вентиляцию. Словно в чашке Петри, в теплой и влажной атмосфере станции они распространялись со скоростью нефтяных пятен в океане. Воняло сухой гнилью и — опасно — горелой изоляцией.