Зеркальный лабиринт
Шрифт:
* * *
Они так и просидели до вечера. Один киношедевр сменял другой. Прапор взъерошил все чешуйки на шее от счастья, светодиод постоянно выдавал какую-то морзянку, лапки переступали по ветке вправо и влево. А Адмирал тихонечко похрапывал в кресле. Идиллия.
Периодически Адмиралу опять начинали сниться необычные сны. Они были короткие и незапоминающиеся. Мелькали только перед глазами какие-то смутно знакомые образы и картины из прошлого. Да и беседа с медиком видимо пошла на пользу. Иногда просыпаясь от звуков фильма старый вояка не переставал размышлять о том, почему ему был отдан приказ о проведении той операции. Перебирая рапорты, которые сохранились в его распоряжении ему попался один документ, на который тогда он не обратил внимания, а потом просто не было времени. Началась блокада планеты.
Когда всех выживших десантников, раненых, гражданских и караульную команду удалось погрузить в Разведбот, там практически не осталось места для
Малинин тяжело переживал провал операции. Разведданных — ноль. Потери — более половины подразделения. Выйти на орбиту незамеченным кораблями Счастья — маловероятно. Оставалось надеяться на чудо.
Чудо.
В армейской жизни, как известно, места чудесам нет. Не верит в чудеса ни один военный человек. Но тем не менее они происходят.
Вообще «чудо» — вещь субъективная. Иногда самая простая вещь, которая в другое время показалась бы малозначительным пустяком, в определённых условиях воспринимается совершенно иначе. Это найденная в кармане помятая сигарета после тяжелого, изматывающего боя. Или последний глоток воды во фляжке, которую считал пустой последние несколько часов марш-броска. Многие люди даже не могут воспринимать то, что другие называют чудом. Просто не увидят его. И это касается не только тех, кто служит в армии. Такова природа человека. Его суть — всё воспринимать по-своему, иметь собственное мнение по любому поводу.
Отчасти «чудо» — это категория веры. У любого человека есть мечта. Порой человек в своих мечтах бывает очень бескомпромиссен. Он готов добиваться реализации мечты любыми доступными ему способами, потому что очень в неё верит. Но это должна быть особая вера: он верит в мечту, но он готов, что она не сбудется. Только при такой вере можно мечтать. И тут происходит какое-то судьбоносное событие. Чудо свершилось.
Видимо штабс-капитан в те далекие времена, поднимаясь на орбиту Зэду в кабине Разведбота, очень верил в то, что должно произойти именно чудо. Появившиеся именно в тот момент земные корабли, когда все орудия крейсеров Счастья, блокирующих планету, готовы были открыть стрельбу по маленькому боту, можно отнести именно к судьбоносным событиям в жизни всех спасшихся от взбесившегося лабиринта. Чуда искренне желали все на борту маленького корабля. Все до единого.
Корабли Земли были красивы. Даже не смотря на то, что были похожи на продолговатые металлические кирпичи огромных размеров. Просто потому, что они были свои.
— Здесь командующий Вторым Флотом Земли Контр-Адмирал Юзовцев. Всем кто меня слышит… — раздалось в эфире.
Для меня эта эвакуация с планеты прошла как в тумане. Я не помню, как оказалась в лагере, что мне говорила мама, как мы садились в бот… Потому что перед глазами всё ещё стояло лицо Марта. Последний участок до выхода из лабиринта он буквально тащил меня на себе. У меня сил уже не было. Впереди шёл один из спецов, потом мы с Мартом, Мавромати и Рентген, дальше Дереза, Джинн прикрывал. Потому что едва мы отошли от этого места, где нашли сейф от Сан-Галли, непонятно как туда попавший, как началось что-то непонятное. Сначала в глубине коридора послышался какой-то гул, или шум, пол и стены завибрировали, на полу опять появилась какая-то странная жидкость, одновременно коридор стало заволакивать каким-то туманом, или дымом. Так что вырвались мы буквально чудом. Потому что когда мы добежали до выхода наружу, стена вдруг начала задвигаться. То, что мы все успели выскочить, иначе, как везением не назовёшь.
А потом мы просто лежали на земле, покрытой какой-то похожей на голубоватый мох растительностью. С вечереющего низкого неба сеял мелкий холодный дождь, но никто не обращал на это внимания. Мы не замечали ни промозглого осеннего холода, ни дождя, ни ветра. Сколько времени тоже никто не знал — часы у всех встали. Было только ясно, что вечер. Но сколько прошло дней — непонятно. Да и где мы находимся тоже было непонятно. Впереди была опушка леса, но местность была незнакомая и далеко ли до лагеря — мы не знали. Потом у Мавромати началась истерика. Он что-то кричал про оставленного в этом проклятом подземелье робота-проходчика. Тереза дала ему по морде и он заткнулся. Джинн попытался определить направление куда идти. Компасы и прочие навигаторы вышли из строя, но тучи ненадолго рассеялись и показалось заходящее местное солнце. Дело в том, что Зэду вращалась нетипично для большинства планет. Она вращалась с запада на восток, в обратную сторону. Солнце, таким образом всходило на западе, который тут был востоком и заходило на востоке, который был западом. Идти нужно было на юго-восток по-местному. Двинулись тем же порядком, стараясь обойти выход из лабиринта подальше. Это при том, что сам холм едва виднелся в отдалении. До него было километра два-три. Усталости я по-прежнему не чувствовала, но было какое-то чувство опустошения внутри. Март шёл рядом и по-прежнему держал меня за руку, словно боялся, что я и тут могу потеряться. Я вдруг вспомнила, как он таскался за мной там, в лагере. Мне было уже шестнадцать лет и на меня уже начинали обращать внимание мальчишки. Правда, школа у нас в монастыре была женская, но при монастыре были трудники, да и паломники тоже приезжали постоянно. Ну и дома на каникулах я бывала. За мной дома в Тайцах уже трое ухажёров бегало. Правда, дело дальше походов на танцы и прогулок в старую усадьбу на окраине посёлка не заходило. Ну, подарили, правда, цветы пару раз. А тут на меня впервые обратил внимание взрослый мужчина. Причём очень взрослый. Мне он тогда казался очень старым. А то, что он именно обратил внимание — я сразу поняла, хоть и дурочка была ещё совсем. Меня же в группе как звали поначалу, когда только служить начала — Монашка. Но такие вещи женщина поймёт и почувствует всегда. При этом я совершенно не представляла, что будет потом, да меня это и не интересовало. Я, помню, тогда пыталась справиться со своими ощущениями. Не только от мужского внимания. Я всё время чувствовала ту сущность, которая осталась там, в подземелье. И я слышала её мысли. Она не пыталась подчинить меня себе, но постоянно прощупывала меня. Именно так это и выглядело. Как будто оно пыталось вступить со мной в контакт. Телепатический. Но вот зачем?
Первые, на кого мы наткнулись, были счастьевцы. Они прочёсывали местность. Я не знаю, о чём с ними говорил Март, но нам позволили уйти. Только перед тем, как передать меня Мавромати с Джинном, которые на пару взялись меня опекать, он вдруг обнял меня и поцеловал. По-настоящему. В губы. Впервые меня поцеловал взрослый мужчина. Вот это, собственно, меня и занимало потом всю обратную дорогу.
А Мавромати я потом больше не видела. Говорят, он перешёл в православие из католичества, уехал на Афон и постригся в монахи.
Заканчивался ещё один день в жизни Адмирала. Питомец в клетке явно пытался намекнуть хозяину, что пришло время ужина. А судя по времени — очень позднего ужина. Пришлось подниматься из кресла и идти к синтезатору пищи. Стандартный ужин — еда со вкусом «перловки с тушёнкой» для себя и кошачий корм для Прапора. Вкусно, практично и доступно.
После ужина Адмирал надел старенький поношенный комбинезон и армейскую кепку, достал птицеящера из клетки, посадил его на плечо и опираясь на трость вышел из своей студии. Надо пройтись, «разогнать кровь по жилам», как говаривал легендарный Комбриг. Такие прогулки Адмирал позволял себе не часто. И лишь поздно вечером, когда жизнь на орбитальной станции утихала. Люди на таких объектах старались жить по земному времени, соблюдать естественный для человеческого организма режим. В условиях космоса и пониженной гравитации это вопрос выживания людей как вида.
В коридорах иногда попадались местные обитатели, но зная крутой нрав старого вояки старались прошмыгнуть мимо не встречаясь с ним взглядом. Да и питомец на плече всегда злобно щёлкал клювом вслед редким прохожим. В спину парочке иногда слышались разные фразы, но из-за расстояния совершенно неразборчивые. Хотя Адмирал и так знал, что его частенько называют «Сильвером», но на это бывшему офицеру было совершенно наплевать.
Гордо прошествовав по гулким внутренним коридорам, где стены отражали стук трости по ребристому полу, они очутились в широком зале с прозрачным потолком, где в специальных ёмкостях выращивались различные земные растения. В оранжерее сейчас был приглушён свет и она стала похожа на вечерний ухоженный парк где-то в субтропиках на Земле. Не хватало только высокого неба с яркими, мигающими звездами и песен цикад.
В этом месте можно было ни о чём не думать. Просто идти и рассматривать листья, вдыхать приятный лесной аромат и слушать тишину. Именно здесь, в этой оранжерее, не были слышны звуки, которые на орбитальной станции шумовым фоном постоянно сопровождают людей. Не было бормотания вентиляционных установок, не слышен отдалённый рёв реакторов, не было визга сервомоторов бытовых дронов. Листва скрадывала шум. Казалось листья вбирали в себя все лишние звуки и отправляли их вниз, в грунт. Когда-то давно, в Оранжерее на Базе Бригады Космоспецназа, тогда ещё поручику, вчерашнему юнкеру, только что выпустившемуся в Бригаду, Комбриг сказал — «Послушать тишину — это же всё равно что поесть воздуха или посмотреть темноту. Но иногда это именно то, что нам и надо». И только по прошествии многих лет Малинин понял, как он был прав. Он подошёл к стеклянной стене оранжереи, плавно переходящей в высокий прозрачный купол потолка и стал смотреть на звёзды. Там, снаружи, станция медленно уходила на теневую сторону планеты, вокруг которой она вращалась. Планета была необитаемой. Малинин увидел её шероховатую поверхность, всю в оспинах метеоритных кратеров, чёткую линию терминатора, край местного солнца в косматых лучах.