Зеркальный принц
Шрифт:
Покинул Сахришабс, неспешно труся на жеребце, дабы большему числу людей быть увиденному, через западные городские ворота. Отъехал подальше, а затем пустил коня в галоп, описал большой полукруг и далее помчался на восток, куда ушёл караван. Это тоже его хитроумной уловкой в числе многих, дабы лучше замести за собой следы.
Догнал караван довольно быстро, ибо тот двигался неспешно. Потерять следы совершенно не опасался. Тысячи копыт лошадей, ослов, мулов, верблюдов подняли густое облако едкой желтоватой пыли, которое он увидел ещё издали. А ещё услышал разноголосый рёв животных, звон бубенцов, крики погонщиков, брань купцов и гортанные крики команды
…И вот он уже четвёртые сутки ехал с немалым караваном в большой и богатый город Занзизар. Под неспешное чап-чапанье верблюдов по барханам привык к покачиванию в седле на кауром жеребце, оно наводило на него сон, от которого он с немалым трудом удерживался. Перемётная сума на треть уже опустела, тревожа своего владельца – хватит ли ему продуктов до конца поездки? Впрочем, вор утешил сам себя, он сможет их купить у кого-либо в караване. Красть ни в кое случае нельзя, это обернётся немалыми неприятностями.
Вспомнил милую, но коварную Сайсун, которая сейчас, несомненно, гадает о причине его отсутствия. Её он тоже, как и всех, оставил в неведении, пообещав явиться на очередное свидание с ценными подарками.
Ухмыльнулся, пусть ждёт его коварная подруга до дня Страшного суда (Кийямат), когда о нём объявят под два трубных звука ангела Исрафила, после чего поднимутся из могил все мёртвые и встретятся с ангелами Мункаром и Накиром. Те оценят и взвесят все их дела, определят грешник или праведник перед ними, а затем вынесут окончательное решение о судьбе каждого. Лишь те, кто жил праведно, смогут перейти по мосту Сират, который «тоньше струны и острее сабли», в рай (джаннат). Там они окажутся у священной реки Кавсар, её воды «белее снега и вкуснее мёда», а течёт она «меж золотых берегов по дну, усыпанному рубинами и жемчугами»…
Тут сработало воображение Явхада, он словно наяву увидел золотые берега и усыпанные драгоценными камнями дно. Ему захотелось оказаться в таком месте и мешок побольше набить золотом, жемчугом и рубинами…
Осёк себя – «Это же великий грех, так думать нельзя!» И сосредоточился на реальности.
Плоские глиняные такыры с зарослями чёрного саксаула сменились песками с одинокими белыми саксаулами, похожими на высохшие палки. По песку легко шагали губошлёпые верблюды с немалой поклажей на спинах. Остальным – лошадям, ослам, мулам – приходилось куда тяжелее.
Сверху, находясь почти в зените, неутомимо палило солнце, всё вокруг испускало жар, а пески в наибольшей степени. Горло вора пересохло, но он не тянулся к бурдюку с уже ставшей практически гнилой воде с неприятным вкусом и запахом. Её и без того оставалось немного. Приходилось терпеть. До ночи, которая приносило хоть какое-то облегчение от зноя, было ещё ох как далеко. Да и тогда придётся располагаться на ночлег на мягком, но горячем песке, медленно остывающем, под жемчужно мерцающими звёздами. Лишь иногда ветерок приносил издалека относительную прохладу, измаянные жарой люди радовались ей.
Оглядел уже сильно поднадоевшие ему окрестности с причудливыми узорами светло-коричневых песков, которые местами напоминали холмы или покрытое рябью волн море. Это в первый день Явхад продолжительное время пытался отыскать более-менее удобное положение на коне, но никак не находил. К концу дня его седалище болело, опустившись с жеребца, едва устоял на ногах, но приложил усилия и выпрямился, превозмогая боль под насмешливыми взглядами спутников.
Поужинал и улёгся на кошме, постеленной прямо на песок. Некоторое время лежал, ощущая натёртую промежность и глядя на звёзды, пока глаза не закрылись сами собой…
Проснулся на рассвете от утреннего холодка, свежести и звенящей тишины. Лишь позже стали раздаваться шевеления и всхрапы верблюдов, начали подниматься люди. Загорелся костёр, а затем из-за песков появилось белое-белое солнце. Таким Явхад в городе его никогда не видел. Подумал: а может быть, всю свою рыжизну оно отдало пескам?..
Направился к костровищу. Обменялся приветствиями, уселся рядом с несколькими странниками, которые торговыми делами не занимались, их гнали в дальние страны совсем иное – мудрые знания, приключения, жажда лёгкой наживы или ещё что.
Позавтракал и попил чай. Второй день тоже принёс вору немало неудобств, но в целом оказался более терпимым. А на третий день он уже никаких неудобств не испытывал, ничего у него не болело. Только на извилистые узоры барханов он глядел совсем иначе, они ему надоели и вызывали отвращение. Появлялись различные случайные мысли: например, о том, сколько же тут проходило караванов с древнейших времён, перевозя различные товары – ткани, мешки соли, пряности, оружие?
Вспоминал недавний рассказ о том, что нередко караваны вели слепые проводники. По той причине, что однообразие местности вводило в заблуждение даже самых опытных, а песчаные бури вообще неузнаваемо меняли её. Но давние тропы были настолько пропитаны запахами верблюдов, что запах в любом случае оставался. Слепцы временами черпали горсть песка, принюхивались и понимали, идут они верным путём или сбились с него.
Однажды им встретился одинокий пустынный кочевник. Он некоторое время сопровождал караван, выспрашивая новости, купил у одного из купцов несколько отрезов не самых дорогих тканей для своей большой семьи и покинул их.
Караван-баши встреча с ним не понравилась. Не сразу Явхад понял, что он подозревает в нём соглядатая. На злоумышленника кочевник не походил, но тоже вызвал у вора тревогу. С ней он не расставался до самого вечера. Только поутру освободился от опаски и снова погрузился в мечтания о привольной жизни в Занзизаре, очень большом и богатом. Там много беспечных людей с толстыми кошельками, которые он намеревался облегчить…В один из моментов ему попался на глаза Хидомон, который направил своего коня на придорожный холм и с него из-под руки вгляделся вдаль. Почти сразу же развернул коня и помчался обратно, настёгивая его камчой и суматошно крича:
– Тревога! К оружию!
Караван тут же остановился. Со спин верблюдов стали поспешно снимать поклажу и укладывать так, чтобы она могла хоть в какой-то мере служить защитой. За ними охранники принялся выстраивать оборонительную линию. Выглядели они не слишком воинственными, иные просто тряслись от страха. Не слишком сильно надеясь на них, купцы тоже принялись вооружаться: у большинства нашлись щиты, сабли, а у иных даже луки и копья.
Встал в общий строй и Явхад, пробуя, легко ли вынимается из ножен сабля. Вор испытывал самые мрачные чувства, ведь он вообще никогда всерьёз не дрался даже на кулаках, не говоря о большем. Исход был очевиден.