Зеркальный шар
Шрифт:
А что касается "татарина", то тут уже вообще пахнет разжиганием межнациональной розни – и удивительно, что до сих пор кто-то бдящий сверху не повелел заменить слово.
Хотя, отвлекаясь и смотря взглядом поэта, не могу не сказать, что рифма «барин – татарин» столь же идеальна, как «заяц – китаец». Конечно, с точки зрения абстрактной критики рифмовка стихов двумя одинаковыми частями речи считается бедноватой, но даже Александр Сергеич употреблял подобные созвучия – и не только между существительными, но даже осужденные впоследствии рифмы отглагольные – и от этого его стихи не стали хуже.
Но вернемся к барину и татарину.
Стоит лишь поднять языковой пласт XIX и начала XX веков, как все становится на свои места.
Слово «барин» не имело в старые времена нынешнего смысла. Оно было традиционным, когда кто-то из низов народа обращался к высшему сословию. Все эти тонкости сегодня утеряны; мало кто вспомнит, что, например, для солдата существовало обращение «служивый».
Об отсутствии отрицательного подтекста свидетельствует и вариант 4-го куплета этой песни:
Ах, милый барин, скоро святки,
А ей не быть уже моей,
Богатый выбрал, да постылый –
Ей не видать отрадных дней…
Совершенно ясно, что к человеку, аттестуемому нынешним значением слова «барин», ямщик вряд ли обратился бы с эпитетом «милый».
Да и весь текст говорит о том, что барин, которого вез лохматый ямщик, был человеком добрым и участливым – каких сегодня встретить удается не на каждом шагу.
Слово «татарин» же не имело никакого отношения к национальному признаку – и тем более, к людям населявшим тогда Казанскую губернию Российской Империи (а сегодня Республику Татарстан, субъект РФ).
«Татарином» в те далекие годы обозначали абстрактного нехорошего человека, ведь такая трактовка слова тянулась со времен монгольского ига. Когда татары, пришедшие из Китая, были завоевателями, грабителями и насильниками русского народа.
«Татаре, чистые татаре…» – такие сетования в адрес недобрых людей можно встретить у многих авторов XIX века.
(Равно как слово «турок» стало нарицательным после ужасов русско-турецких войн и отголоски этой традиции нашло отражение даже у некоторых писателей советских времен.
И «татаре», и «турки» означали означало просто жестоких разрушителей – равно как слово «фашист» в наше время практически не имеет отношения ни к членам НСДАП, ни тем более к приверженцам Бенито Муссолини.)
Кроме того, если подумать, то становится ясным, что староста – глава крестьянской общины, своего рода администратор в русской православной деревне, просто не мог быть ни кем, кроме своего же брата славянина.
И обзывая вредного – какими он, скорее всего, и был – старосту татарином, несчастный ямщик просто усиливает ругательство «нехристь», которое тут тоже не означает иноверца, а лишь подчеркивает отсутствие христианского сострадания в том человеке.
Точно так же, как героиня Чехова («Либерал») укоряет мужа, не имея в виду реального магометанина и вообще не вкладывая в слово никакого религиозного смысла:
– Это … Глаза твои бестыжие, махамет!
После таких рассуждений старый текст воспринимается совсем иначе, чем при поверхностном ознакомлении.
А для правильного понимания требуется всего лишь окунуться в историческую ретроспективу и немножко подумать.
Житейская мудрость Исава
(Бытие. 25:34)
Напомню вкратце Библейскую историю.
Ветхозаветный Исаак был сыном Авраама и Сарры (Быт. 21:2), жена Ревекка родила ему двух близнецов (Быт. 25:24).
Ясно, что оба не могли выйти из материнского чрева одновременно, и потому один оказался первым.
Им был Исав, красный и косматый (Быт. 25:25).
Вторым на свет божий появился Иаков (Быт. 25:26), держась за пятку старшего брата.
Я не оговорился, написав «старшего» – в древние времена право первородства было исключительным, даже если дело касалось нескольких минут!
(О важности факта свидетельствует и абсурдный по сути эпизод рождения Зары и Фареса, сыновей Фамари, жены Ира, сына Иуды (не рожденного спустя много веков Иуды из города Кириаф, 13-го апостола Иисуса Христа, а Иуды – сына Иакова), в котором младенцу показавшемуся всего на миг из материнской утробы, была навязана на руку красная нить для последующей идентификации (Быт. 38:28).)
Сиквел явления изобразил Эрих Мария Ремарк в образе двух братьев-близнецов, антикваров Лоуи, чья разница в возрастах составляла три часа.
Выношенные одновременно, сыновья Исаака оказались разными: простой Исав стал охотником, а кроткий (на самом деле хитрый!) Иаков предпочитал отсиживаться в шатрах богатого отца (Быт. 25:27).
Но на самом деле младший брат ждал момента, когда сможет поменяться ролями со старшим.
Однажды этот момент наступил: усталый Исав вернулся с охоты, а Иаков выставил перед ним свежесваренную чечевичную похлебку (Быт. 25:29).