Зеркало для героя
Шрифт:
Она плохо лгала. Чтобы говорить убедительно, достаточно было поднять голову и смотреть мне в глаза. Элизе оказался не под силу даже такой пустяк.
– Дальше! – поторопил я. Чем большим временем располагает лжец, тем легче ему дается обман.
– Клянусь, я не была посвящена в тонкости этого дела! – вскрикнула Элиза, прижимая руки к груди.
Поезд тронулся и стал быстро набирать скорость. Элиза почувствовала себя в безопасности. Теперь я мог вырвать из нее признание разве что раскаленными клещами.
Я кинулся к двери и распахнул ее. Горячий ветер ворвался в тамбур вместе с оглушительным лязгом колес и крепким запахом мазута. Я выглянул наружу, подставляя фёну разгоряченное лицо. Я почувствовал, как вздыбились волосы и по лбу в разные стороны побежали капли пота.
Рывком я притянул к себе Элизу, опустил на ее тонкую шею ладонь и стал медленно подталкивать ее к проему, в котором мельтешили черные смоляные столбы и корявые, усаженные колючками ветви. Она инстинктивно расставила руки в стороны, как делал герой русской народной сказки, не желавший отправиться в печь Бабы Яги, и негромко заскулила.
– Четче! – крикнул я ей в самое ухо. – Ничего не понимаю!
– Там были снимки!! – закричала Элиза, чувствуя, что сейчас свалится под колеса поезда.
Я потянул леди на себя. Обалдев от такого несветского обращения, она часто и глубоко дышала и смотрела на меня совершенно безумными глазами, обрамленными красным невротическим ореолом.
– Там были снимки, – повторила она, облизывая пересохшие губы. – И описание береговых построек на Комайо. Судну «Гринписа» не позволили подойти близко к берегу люди Гонсалеса. Они обстреливали его из орудий.
– А что на снимках? – отрывисто спросил я.
– То же! Вид береговой полосы. Возможно, он снимал мощным телевиком…
В этот момент открылась дверь, и в тамбур въехала тележка с бутылками. Продавец, ничуть не смутившись того, что я держал девушку за горло у распахнутой настежь входной двери, вежливо поинтересовался:
– Водички не желаете?
– Да! – крикнул я. – Две бутылки!
И кинул ему какую-то купюру. Продавец, по-видимому привыкший к подобному обращению с дамами, бесстрастно вскрыл две бутылки, поставил их на скамейку рядом со мной и, стараясь не нервировать меня своим присутствием, быстро перешел в соседний вагон.
Я протянул бутылку Элизе и сам жадно припал к горлышку.
– Дальше, – сказал я, переведя дух. – Как письмо попало к тебе?
– Оно не попадало ко мне, – ответила Элиза, с трудом отрывая губы от бутылки. – На борту «Гринписа» был человек, который работал на Гонсалеса. Он и сообщил хозяину, что Обуар намерен отправить письмо Генри Леблану, который унаследовал остров после смерти своего отца.
– Отец погиб в автокатастрофе?
– Да.
– Катастрофу подстроил Гонсалес?
– М-м-м… Да.
– Генри успел встретиться с Обуаром?
– Да. Гонсалес не трогал Генри до тех пор, пока тот не отшвартовался от судна «Гринписа». Это он сделал нарочно, чтобы потом кинуть на экологов тень: ведь яхта Генри исчезла сразу после того, как она встретилась в море с судном Обуара. А теперь он держит француза на крепком якоре.
– Почему только теперь?
– Гонсалес не знал, что письмо Обуара, в котором он предлагал Генри встретиться в море, сохранилось. Теперь, когда письмо у него в руках, Гонсалес может вить из эколога веревки. Письмо – это очень серьезная улика. В нем назначены координаты и время встречи. Именно в этом месте и приблизительно в это время яхта Генри исчезла. Если бы письмо попало в полицию, Обуара вполне могли бы обвинить в убийстве Генри, так как все хорошо помнят, как Обуар раздувал кампанию в поддержку того, чтобы создать в районе Комайо заповедную зону мирового значения под эгидой ООН. И было вполне логично, что собственник Генри ему мешал.
– Значит, ты передала письмо Гонсалесу?
Элиза усмехнулась.
– Я слишком мелкая пешка, чтобы подниматься до такого уровня. Повторяю: я взяла у тебя револьвер, отвезла вас в земельный департамент и, пока вы там пропадали, передала пистолет киллеру и сказала, где и в котором часу он найдет Жоржет. Потом я нарочно подстроила столкновение с грузовиком, чтобы киллер успел отработать и скрыться с места преступления. Он же и вынул из сумочки Жоржет письмо. Вечером оно уже было в руках Гонсалеса. Киллера я никогда раньше не знала и вряд ли еще когда-нибудь увижу.
– Что Гонсалес делает на острове?
– Этого я не знаю, – ответила Элиза. – И не пытайся выкинуть меня из вагона, я все равно не смогу ответить на этот вопрос.
– Наркотики?
Она помолчала и ответила:
– Не думаю. Но ты зря забиваешь этим свою голову. Запомни… – Элиза прищурила свои и без того узкие глаза и медленно произнесла: – Запомни! Твой комиссар Маттос зубы обломает о Комайо. Так и передай ему мои слова. До него уже многие пытались раскусить этот орешек. И что? Где они? Кто куплен с потрохами и эмигрировал из страны, а кто не продался, тот лежит в земле и кормит червей. А с вами, чужеземцами, вообще никто считаться не будет. Вы здесь вне закона, и ваши жизни стоят меньше этой бутылки воды!
Молодец кошка! Сумела закончить допрос на оптимистической ноте. Она хоть и рассказала мне все, что я хотел знать, но в конце припугнула островом, этим неодушевленным бабайкой, и тотчас поставила точку, повернувшись ко мне спиной, тем самым реабилитировав свою растоптанную женскую гордость и высокосветское происхождение.
Мне ничего не оставалось, как тоже повернуться к ней спиной и зайти в вагон.
Я сел на свое место, закинул ногу на ногу, снова водрузил на голову шляпу и хотел было спокойно переварить все то, что услышал от Элизы, как взгляд мой упал на сложенную вчетверо карту Гуаякиля, которую я изучал незадолго перед встречей с кошкой. Если не ошибаюсь, я вложил в нее телеграмму от Дика, и ее голубой кончик торчал оттуда.
Я схватил карту и перетряхнул ее. Телеграммы не было. Я на всякий случай проверил сумку, карманы и даже заглянул в шляпу.
Слепая злость стремительно наполняла меня. Я исподлобья посмотрел вокруг себя, словно сидел в кругу подвыпившей компании, которая нехорошо подшутила надо мной. Средних лет мужчина, который сидел напротив меня, тяжело опирался локтями о подоконник и спал, выдыхая воздух в щель между толстыми губами. Справа, крепко прижимая к себе мелкую собачонку с плоской мордой и выпученными глазами, расположилась дебелая индианка.