Зеркало и чаша

Дворецкая Елизавета Алексеевна

Избрана промолчала, только крепче сжала поводья. От этой новости у нее похолодело внутри. Он убит, тот, у кого она надеялась найти помощь или хотя бы приют. И что же теперь? Ехать в Изборск? В Ладогу? Вот уж где ей нечего делать — ладожанам совершенно необходим мир со Смоленском, потому что от него зависит их торговля и ради свободного выхода на Днепр они с удовольствием сами отвезут ее Зимобору...

— А кто в городе? — Хедин кивнул на забороло, где тоже собралась толпа, внимательно за ними наблюдавшая.

— А там воевода Хотобуд.

Да вон он сам! — Посадский кивнул на стену, где среди кметей поблескивал шлем с золочеными накладками. И тот шлем был тоже варяжской работы.

— А от кого он заперся? Что-то я не вижу осаждающего войска. — Хедин огляделся.

— От нас.

— От вас? — Варяг ухмыльнулся.

— Нас не так уж мало. Здесь только стража очередная, у нас в день две стражи и в ночь две. Я — Новина, староста Гончарной улицы, в этой страже я старший. На закате Бобрец с кузнецами меня сменит. У нас почти пять десятков, и оружия кое-какая есть. Да Твердята еще со своими, они ночью больше сторожат.

— Пять десятков... где? — не удержалась Избрана.

— В Плескове. — Новина окинул женщину пристальным взглядом, но ничего не спросил.

Приезжие помолчали. Ополчение Плескова составляет пять десятков человек, и они считают, что это много! Для вчерашнего села, конечно, много. Но для княжеского города это ничто!

— Так кто засел в детинце и что случилось? — спросила Избрана. — Объясните толком.

— Там засел воевода Хотобуд, — повторил Новина. — Ас ним наш князь.

— Но ты же только что сказал, что он убит!

— Не князь Вольга, а другой, новый. Сын его, Вадимир Волегостич. Мал он еще, десять годов едва сравнялось, да других нету никого, от всего рода он один остался. А мы, то есть отцы и деды наши, когда князя Вадиму Старого на княжение звали, ряд такой ему дали, чтобы, значит, других князей не звать и не искать, а его потомство чтобы одно владело нами. Вот ряд свой и соблюдаем. Один у князя Вадимы Старого был сын, князь Вольга, он нами владел, у князя Вольги один сын — он нами владеть один должен. Мы свое слово держим. Ведь богами клялись и чурами своими, ходу назад, значит, нету. А Хотобуд вон что задумал!

— Что он задумал? Хочет сам быть князем? — Избране мимолетно вспомнился Секач.

— Оно и есть. Он князев кормилец, а теперь захотел и воеводой стать. А пока князь мал, сам Хотобуд, считай, над нами князем будет. А мы его не желаем! Дурак он, прости Сварог, а руки загребущие. Всех нас в холопы заберет, дай ему власть.

— Да и князя на своей дочери женить желает! — добавил один из стоявших рядом с Новиной. Видя, что пришельцы настроены мирно, плесковцы немного оживились.

— А дочери его все семнадцать, какая же она ему пара! — воскликнул еще кто-то, и толпа загудела.

— Она горбатая, потому он ее и не выдал до сих пор! А теперь хотел за князя пристроить!

— Вече ему отказало, а он возьми да воеводу убей! — продолжал Новина, перекрикивая своих людей. — Прямо битва была его

дружины и Мирославовой, чуть не перебил все вече, кто успел за ворота выбежать, тот только и уцелел. Зятя моего зарубили, вот, мести ищу! Теперь он, собака, в детинце заперся. Все бы ничего, да ведь и князь с ним. Как бы не сделал чего худого, князь-то ведь еще дитя, за себя постоять не может. Сирота он теперь. — Новина вздохнул. — У меня внучок вот, что тоже теперь сирота, ему как раз однолеток. Мы ему, князю Вадиме-то младшему, одни теперь родители. Не дадим в обиду сироту. Ведь богами клялись... А Хотобуд его не выпускает, пока, говорит, все ему не дадим, чего хочет, не выпустит.

— Ну, уже не все... — прибавил голос из толпы.

— А, да. Кроме дочери, — вспомнил Новина.

— А что с ней? — полюбопытствовал Хедин.

— Его двор люди разнесли, когда он в детинце заперся. Что оставалось, разграбили, а дочь утопили. — Новина кивнул на угрюмую серую реку. — Чтобы, значит...

— А прежний воевода убит? — уточнила Избрана.

— Убит.

— В Плескове есть хоть какая-то власть?

— Пока мы, старосты, а еще святилище. — Новина кивнул за реку, где тоже на мысу возвышался вал и частокол святилища с коровьими черепами на кольях. — Там правит сейчас Огняна, князю Вольге она тетка, а князю Вадиме Старому она сестра была.

— Обещала Хотобуда проклясть, если ворота не откроет, — опять прибавил голос из толпы.

— А если, значит, мы князя своего не выручим, нам Изборск нового князя даст, — продолжал Новина. — А мы нового не хотим, потому как Вадиме Старому клялись...

Избрана не дослушала: ей уже все было ясно.

— Надо идти туда. — Она повернулась к Хедину. Из всей верхушки когда-то многолюдного и сильного города оставалась только княжна-жрица, и в ней Избрана видела единственную достойную себя собеседницу.

— Пойдем, — согласился Хедин и огляделся. — Если нас пропустят эти милые люди.

Но те, кто стоял вокруг них, переглянулись и решительно сомкнули строй, выставив вперед копья. Строй их никуда не годился, и варягам ничего не стоило бы его прорвать, но Избрана желала по возможности договориться мирно.

— Зачем вам в святилище? — спросил Новина, воинственно глядя на них из-под своего щегольского шлема, который смотрелся на нем так странно и неуместно.

— Мне нужно повидать старшую жрицу, — ответила Избрана. — Пропустите нас. Мы не причиним ей вреда.

— Пусть сама скажет, допустит вас или как, — решил Новина. — Космина, беги, скажи ей. Если скажет, что можно пустить, — пойдете.

Гонец убежал, а дружина тем временем расположилась немного отдохнуть. Но оружия из рук варяги не выпускали и бдительно следили за плесковцами, а те не менее бдительно следили за чужаками.

Избрана уже подумывала, не занять ли какой-нибудь из пустующих домов возле пристани и не устроиться ли на отдых более основательно, когда посланный наконец вернулся.