Зеркало и чаша
Шрифт:
— Я.
— А зачем? Натравить его на нас хотела?
— Конечно. Или вы его убьете — это хорошо. Или он вас ограбит — тогда ведь... его самого кто-нибудь другой ограбить может. — Девушка бросила на Зимобора быстрый лукавый взгляд и снова отвернулась. — А нам по-всякому хорошо. А вышло хуже. Он жив, ты его матери отдать обещал, а берешь только выкуп. Она сейчас все свое серебро отдаст, а с князя будет новые украшения тянуть. Только хуже вышло...
— Вот... — начал было Зимобор, намереваясь сказать что-нибудь обыденно-поучительное, вроде «не рой другому яму», но устыдился и промолчал. Кто он такой, чтобы ее учить? И понимает ли он хоть что-нибудь в ее делах?
— Съедят они нас, — пробормотала Лютава, глядя
— Они — это кто?
— Они все, — равнодушно ответила Лютава, перед глазами которой стояло два десятка княжьей родни. — Жены. Их дети. Их родичи. Сыновей — четверо. Не считая беспортошных [17] троих, я их все забываю... Все хотят, чтобы от них князь был. А отец... Он нас не любит, потому что матери нашей всю жизнь боялся. Зачем тогда жил с ней? Вот скажи мне, — она вдруг требовательно глянула на Зимобора, — вот откуда такие мужики берутся? Он боялся ее, а все ездил, она и пряталась от него, все равно находил. Боялся, а все лез, хотел сам себе доказать, что не боится. А теперь он боится Люта. Боится, что Лют не станет дожидаться, пока князь сам помрет. А еще все говорят, что он сын Велеса. В общем, совсем плохи наши дела...
17
Беспортошных, в смысле еще маленьких. Есть мнение, что лет до семи мальчикам штаны не полагались.
Она замолчала. Зимобор встал, взял полушубок и пошел наружу — проверять, как там. В делах своей дружины он понимал гораздо больше, чем в отношениях угренского княжеского семейства, и хотел одного — чтобы это семейство его не касалось никаким боком.
— Постой! — вдруг окликнула его Лютава, когда он уже взялся за дверное кольцо. Зимобор обернулся. — Что ты с ним сделал? — с лихорадочным беспокойством спросила Лютава. — Как ты его одолел? Никто не мог... Он один так умеет. И я не могу за ним успеть, даже увидеть его не могу — он скользит сквозь время и между временем, его научил его отец. Что ты с ним сделал?
— Ничего я с ним не делал. Просто... его попросили уйти.
Зимобор вспомнил легкое движение, которым Младина сначала заставила Лютомира из человека стать волком, а потом выслала прочь. И поэтому он совершенно не боялся Лютавы — ведь Младина и сейчас была с ним.
— Я знаю, за тобой кто-то стоит, — сказала Лютава, будто услышала его мысли. — Я вижу, что ты меня не боишься, но и на дурака ты не похож, князь Зимобор. У тебя что-то есть...
— Спасибо, хоть на дурака не похож. — Зимобор хмыкнул и шагнул за порог.
А может, и похож, думал он про себя. А может, он и есть самый настоящий дурак. У него в руках такое сокровище, такая защита, такое могущество — а он только и думает, как бы от него избавиться навсегда.
Ну точно — дурак!
И он никак не мог решить, как к кому относиться. Вроде бы персиянин Сечеслав — отважный воин и достойный князь, а эти оборотни, дети неведомой чародейки, — весьма подлая и опасная парочка. Но Зимобору почему-то эти двое нравились больше. Если бы его собственная сестра не смотрела на него волчицей, а вот так же была бы готова ради него лично перегрызть кому-нибудь горло... Может быть, сам Сечеслав завидует, что такая сестра досталась Лютомиру, а не ему.
Кстати сказать, во вчерашней битве дружина понесла на удивление маленькие потери. Убитых не было, лишь несколько раненых. Похоже, Сечеслав сказал правду: Лютомир не собирался сражаться всерьез, он только хотел внушить смолянам, будто знатного пленника пытаются освободить, и тем вынудить убить его. Ну а потом отвлечь их внимание на себя, вот и все. А биться по-настоящему и подставлять головы под смоленские
У дружины оставалось еще одно важное дело, без которого нельзя было двигаться дальше. На краю села сложили большой костер из просмоленных бревен, на него положили убитых в битве на реке, во главе с боярином Корочуном. Сверху тоже наложили дрова, бересту, сухую солому с чьей-то крыши. Иначе погребальный костер гореть не будет...
Пламя разгоралось неохотно и долго. Обычно умерших зимой оставляют до весны, когда можно будет и костер разжечь как следует, и курган насыпать, но в походе ждать невозможно. Когда все, наконец, прогорело, пепел и угли вперемешку с обгорелыми костями и погнутыми от жара клинками собрали и ссыпали под лед. А вода, священная стихия перехода, отнесет умерших туда, где они возродятся для новой жизни. Ведь с древнейших времен люди верили, что именно вода переносит из небытия в жизнь и из жизни в смерть.
Пока занимались этим, наступил вечер. Но еще до сумерек дозорный прибежал сказать, что по ручью опять едут, и, похоже, люди княгини Замилы. Зимобор сам пошел навстречу — все-таки знатная женщина! К тому же у него были мысли расспросить ее о детях чародейки. Наверняка она знает много такого, чего сама Лютава не расскажет.
И княгиня Замила очень хотела поговорить с ним о детях проклятой чародейки! Едва завидев на берегу ручья знакомую плечистую фигуру и буйные каштановые кудри, она остановила своего отрока, сошла с коня и пошла к Зимобору прямо по снегу. Удивленный Зимобор спустился по тропе, подал ей руку и хотел помочь подняться, но княгиня вцепилась в его руку и склонилась, будто собиралась упасть на колени. Ее красивое смуглое лицо выглядело измученным и даже заплаканным.
— О князь Зимобор! — не столько сказала, сколько простонала она, и вид у нее был совершенно убитый.
— Что с тобой, матушка! — Зимобор прямо перепугался при виде такого горя этой гордой женщины. — Что у тебя за беда? Сын твой жив и здоров, если что, мы с ним обедали недавно, сыт, укрыт. Все с ним хорошо. Идем, сама сейчас его увидишь.
— Да, идем! — Княгиня все еще держалась за его руку и клонилась, как деревце на ветру. — Идем, я хочу увидеть моего сына!
Зимобор повел ее вверх по тропе, а потом в овин, где по-прежнему жил Сечеслав. Увидев сына, княгиня бросилась к нему, обняла и, кажется, заплакала. Сечеслав тоже обнял ее, стал гладить по покрывалу и шептать что-то, похоже, по-арабски, а поверх ее головы бросил на Зимобора злобный взгляд — видно, думал, что это смоленский князь так расстроил его мать. А Зимобор сам был в недоумении. Да что у них там опять случилось?
— Это все Лютомир. — Наконец княгиня взяла себя в руки, отстранилась от сына и вытерла слезы. — Это все Лютомир! — повторила она, обернувшись к Зимобору, и в ее черных глазах засверкал гнев. — Он... Он ограбил меня! Я собрала почти весь выкуп, двадцать гривен серебра, серебром, золотом, мехами! Я сняла все украшения с самой себя! — Она подняла руки, на которых больше не звенели браслеты и не сверкали перстни, украшавшие их в прошлый раз. — Я собрала все, что было в моей дружине. Я взяла в долг у старост и городецкого боярина! Я, княгиня, взяла в долг и пообещала расплатиться с лихвой, как... промотавшийся купчишка! — с ненавистью и досадой восклицала она. — А все потому, что не могла жить ни единого дня дольше без моего сына. Потому что я не могла ни есть, ни спать, пока мой сын здесь! — Она опять порывисто обняла Сечеслава и прижалась к нему. — Я привезла выкуп, я привезла твоих людей! А он! Лютомир! Он напал на моих людей и отнял у нас все! У меня больше нет ничего! Я не могу выкупить моего сына! Теперь мне нужно ехать за новым выкупом в Угренск, ехать к князю, просить, собирать... Я не успею собрать второй выкуп за десять дней!