Зеркало Иблиса
Шрифт:
Вслед за тем как эти евреи будут умерщвлены – при этом голова не должна быть повреждена, – уполномоченный отделит голову от тела и отошлет ее в специально созданном для этой цели закрывающемся жестяном ящике, заполненном специальной жидкостью для консервации, по месту назначения. На основании фотоснимков и других данных о голове, а затем о самом черепе, можно приступить к сравнительным анатомическим исследованиям расовой принадлежности, патологических явлений, связанных с формой черепа, формой и размером мозга и другими данными. Самым подходящим местом для хранения и исследования полученных таким образом коллекций черепов является новый имперский университет в Страсбурге в силу своего призвания и стоящих перед ним задач».
Рейхсфюрер распорядился ни в чем не отказывать Хирту, и Зиверс не собирался ставить палки в колеса уважаемому профессору. Но каждый день что-то новое! Подайте ему 150 скелетов заключенных или евреев… Допустим, из Освенцима. Но для этого еще требуется, чтобы главное управление имперской безопасности получило официальное распоряжение от рейхсфюрера. Собственно, это может сделать и Брандт, не обязательно Гиммлер. И еще, по непонятной причине, Зиверсу страшно не хотелось ставить подпись под этими документами. Руководитель «Анненербе» привык доверять своим инстинктам, но Хирт был уважаемым ученым… Вот только становится трудно дышать…
«Ладно, с этим успеется. Нужно отвлечься. Интересно, что там Шпеер со своими ливийскими делами».
Зиверс, не вставая из-за стола, потянулся, сделал несколько энергичных движений руками. В дверь осторожно постучали, и вошел адъютант, скромный и аккуратный молодой человек с безукоризненным пробором в светлых волосах.
– К вам бригаденфюрер фон Лоос, – сообщил он.
– Пусть войдет, – кивнул Зиверс.
– Приветствую вас, дорогой Вольфрам! – Шумно топая, бригаденфюрер вошел в кабинет и, скрежетнув ножками стула по полу, уселся за стол. Втянул носом воздух. – Пахнет коньяком. Хорошим коньяком. Подарки из Франции?
– Уже кончился, – не моргнув глазом соврал Зиверс.
– Жаль, жаль… Ну, так оно и лучше. Что у нас плохого?
– Смотря о чем вы, бригаденфюрер.
– О «Тангейзере». Лично я только что получил очередную выволочку от Шпеера. Рейхсминистр слишком ретиво взялся задело, и я полагаю, он знает что-то такое, чего не должен знать.
– Бригаденфюрер… – осторожно сказал Зиверс. – Может быть, нам полностью ввести рейхсминистра в курс дела?
– Вы шутите? – Фон Лоос с негодованием наморщил брови. – Тогда вам и мне открутит голову Гиммлер.
– А если это сделает сам фюрер, вам станет легче? Мне кажется, мы между двух огней, – признался Зиверс. – Я не знаю, что страшнее.
– Мы ни о чем не знали, – подняв палец, сказал фон Лоос. – Мы. Ни. О чем. Не знали. Это самое удачное объяснение. На бумаге ничего нет, дорогой мой Вольфрам, и я уверен, что вы не записываете сейчас нашу беседу на магнитофон, потому что она опасна и для вас. Может быть, в большей степени даже, чем для меня. Так что шуточки с вашим человеком в отряде…
– Нашим человеком. Нашим, – решительно перебил Зиверс.
– Хорошо, с нашим человеком… так вот, эти шуточки могут закончиться плохо.
– Я делал только то, что должен был делать. К тому же кандидатуру человека одобрил Карл-Мария Виллигут.
Бригаденфюрер криво усмехнулся и покачал головой.
– Нет, мой дорогой Вольфрам. Но отговорка удачна. Если нас будут когда-то судить за все, что мы делаем, самые умные скажут именно так, попомните мое слово. А теперь доставайте ваш коньяк, который якобы кончился, и хотя бы на время забудем о делах.
Зиверс крякнул и со вздохом полез в стол.
– Вот что хуже всего, Вольфрам, так это то, что в случае провала операции мы с вами останемся единственными, кто знает всю правду. – Лоос, привалившись к стене, стоял возле окна и смотрел на улицу.
Коньяк был выпит, но у Зиверса складывалось впечатление, что фон Лоос абсолютно трезв.
– Какую правду? – Зиверс выпустил к потолку клуб дыма. Он курил редко, но сигареты всегда лежали в верхнем ящике стола.
– Правду об операции, о Зеркале…
– Ого, вы знаете что-то о Зеркале? Поделитесь? Лоос хохотнул.
– Я имею в виду, что о действительных целях операции знают очень немногие. – Целях? Действительных?
– Ну что вы, Вольфрам?.. Не может быть, чтобы вы не понимали, к чему я веду?! Зеркало – это инструмент изменения… Вы же специалист по рунному ряду. Хагал. Руна разрушения старого, для очищения дороги новому. Так и Зеркало, если все, что о нем говорят, правда, – это материальное воплощение этого архетипа. Что такое новое, что такое старое? Вот в чем вопрос. И те люди, которые овладеют Зеркалом, неизбежно зададутся этим вопросом. Как они поступят?
– Вы меня спрашиваете?
– Естественно. Это же наше дело, не так ли? В таких вопросах война не так важна. На таких уровнях бывшие враги могут стать союзниками, и наоборот. «Анненербе» завладеет Зеркалом…
– Вы так в этом уверены?
– Давайте сделаем небольшое допущение.
– Давайте.
– И как же поступит «Анненербе» с этим инструментом?
– Я довольно слабо понимаю, к чему вы клоните, Теодор…
– О нет, мой дорогой Вольфрам. Ни к чему я не клоню. Просто не хочу отстать от жизни… Наверное, это все мое любопытство.
– Любопытство не самая дурная черта, Теодор.
– Да, безусловно, оно не позволяет оказаться в арьергарде. Это особенно полезно, когда маги начинают баловаться с рунами Хагал…
Фон Лоос довольно быстро свернул разговор после этой фразы. Допил остатки коньяка в своем бокале и ушел, сославшись на какие-то дела.
Зиверс достал из стола маленький магнитофон и задумчиво поводил по туго свернутой пленке пальцами.
«Странная штука магнитофон. Тот, кто нашел способ записывать человеческий голос, достоин памятника при жизни».