Зеркало, или Снова Воланд
Шрифт:
От нервного возбуждения лицо хозяина квартиры слегка раскраснелось, а во рту и горле даже пересохло. Хочешь не хочешь, а это испытание чем-то похоже на собственную казнь.
Он сглотнул накопившуюся слюну, каким-то чужим отрешенным голосом произнес свою фамилию, вдавленные темные слова с обратной стороны предмета, и, как взведенный курок, был готов к дальнейшим событиям.
Звездочка, едва дрогнув, словно нехотя загорелась и очень медленно и неравномерно начала расти. Поверхность слабенько зарябила, потом на ней заиграли зеленовато-синие и грязно-серые тона. Неожиданно откуда-то потянуло холодом, отчего по телу пробежал неприятный озноб. Тут же накатила кроваво-малиновая волна, превратилась в коричнево-черную, и в следующий момент секретарь парткома увидел
В слабом свете одиноко горящей настольной лампы Валерий Иванович рассмотрел длинное тело стола для приглашенных с остатками недавнего пиршества, а рядом — себя в съехавшем на сторону галстуке и густом облаке табачного дыма, слоями поднимавшегося к тусклому портрету его самого генерального шефа с мудрым, открытым лицом и знакомой отметиной на сократовском лбу.
Шумилов обреченно вздохнул. В принципе он уже знал, что должно произойти потом. Забыть это было невозможно… если бы даже очень и очень захотеть. Он многократно в своем воображении прокручивал те сцены, стараясь припомнить все до мельчайших подробностей. Воспоминания были еще свежи, а потому и довольно ярки. Тогда его словно бес попутал. Как так вышло, как так получилось, он до сих пор никак не может понять…
Они сидели в своем узком кругу, отмечая День машиностроителя. Он, зам по идеологии Купцов, зам по оргпартработе Смолкин, секретарь Валерия Ивановича Валентина Александровна, старшая сектора учета хохотушка Татьяна Васильевна, ее хрупкая помощница Лена, заведующая парткабинетом Людмила Николаевна и ее помощница Тамара. Разница в возрасте у присутствующих, можно сказать, была незначительной. Людмиле Николаевне, как самой старшей, стукнуло сорок четыре. Лене Угаровой, самой молодой, на десять лет меньше. Возраст остальных же укладывался между этими крайними точками. В общем, возрастные рамки сидевших за праздничным столом как-то сами по себе стерлись, благо, что в этом диапазоне они уже не так существенны.
Вечер получился отличным. Во-первых, давно уже по известным причинам не собирались и соскучились по неформальному общению. А разнообразие в жизни полезно для здоровья. А во-вторых, прекрасная половина к нему хорошо подготовилась — и закуски было полно, и принесли все заранее. Хорошая музыка на парткомовском магнитофоне, шутки, анекдоты, смех, ну и, конечно же, танцы. Вначале чувствовалась какая-то скованность, но потом девчонки разошлись и мужичков-командиров завели. Благо, что каждый день при параде, да и сами собой ничего. В парткоме по традиции плохих не держали, в этом деле ведь тоже вкус должен быть.
Валерий Иванович помнит, что общее возбуждение тогда незаметно передалось и ему. Хотя и выпил немного, но в голове приятно загудело. Шуметь особенно не шумели — старались все же конспирацию соблюдать и сидели в интимном полумраке лишь при зажженной настольной лампе. А в неярком свете, он замечал уже не раз, хорошенькие женщины становятся просто магически привлекательными. Танцевали тихо и говорили полушепотом в самое ухо, что дразнило и подталкивало к пробуждению чутко дремавшие страсти. Неизвестно отчего, но в какой-то момент глаза присутствующих заблестели, а лица таинственно засветились. Мужская половина, не стесняясь, приударила за женской. Та демонстративно ответила согласием и шутливо стала бороться за внимание меньшинства. Будоражащий запах женских духов и флирта заполнили собой атмосферу, сладостно разлившись по жилам.
Волшебные звуки музыки, чувственный жаркий шепот, когда от одних слов уже опьянеешь, волнующие полунамеки отравленного страстью дыхания, доверчивые скольжения и пожатия рук, призывная и пьянящая близость разгоряченного тела… Пусть хоть кто-нибудь попробует устоять против этих дьявольских козней!
Плывя в очередном танце со своим секретарем Валентиной, Шумилов из последних сил еще пытался сопротивляться, но неуклонно чувствовал, что ответственный работник и секретарь парткома уже не могут в нем бороться с этим сладким, коварным искушением, а все его мужское существо медленно поедает всепожирающий адский огонь страсти. Правда, в голове еще всплывали отдельные
«Черт возьми! Караул! Помогите! Кажется, я пропадаю…» — лихорадочно высветились в голове обрывки отрывочных фраз. Это было просто как сумасшествие! Все стало куда-то мгновенно валиться, но… тут музыка стихла, и пришлось возвращаться за стол. А как бы хотелось продлить этот дерзкий и сладкий порыв!..
Позднее, закончив веселье, с соблюдением конспирации расходились по одному — по двое, надев на лица маски усталости и озабоченности. Заводская охрана лишь вздыхала сочувственно в след: «Э-хе-хе, уж и в канун праздника-то секретарь своим покоя не дает, эк работой нагрузил, даже и дня ему светлого мало». Хотя, если бы присмотреться повнимательнее, то можно было заметить, что Смолкин Сергей Иванович устал чуть больше других и его слегка, ну, может быть, совсем, но все же покачивало…
Когда все разошлись, они остались с Валентиной наедине. Та по совместительству занималась уборкой в парткоме и, подметая помещение, привычно для себя наводила порядок. Шумилов восседал за рабочим столом и создавал видимость какой-то деятельности. Сам же, еще весь во власти недавних ощущений, сгорал от мучивших его желаний и бросал жадные взоры на объект своего вожделения.
Валентина уже переоделась в свой рабочий халат и, сверкая глазами, бросала недвусмысленные взгляды в его сторону. Она чувствовала на себе его внимание и, низко наклоняясь и маня своей кричащей наготой, выбивавшейся из-под не застегнутого на последнюю пуговицу халата, просто бессовестно дразнила. Она была на четыре года помоложе, несколько лет жила с сыном без мужа и никаких видимых внешних изъянов не имела. У нее был лишь один «недостаток» — слишком броские отдельные части фигуры, на которых он между делом не раз многозначительно задерживал взгляд. Да, признаться, и не только он. Все ясно подсказывало его аналитическому уму, какого звена не хватает в цепи сегодняшних событий и каким по законам любовного жанра должно быть лечение этой болезни.
Якобы закончив последние дела, он окликнул Валентину и предложил перед уходом, как принято, выпить на посошок. В одной из коньячных бутылок еще искрилась темная бодрящая жидкость. Она тут же согласилась и, оставив уборку, почти вплотную приблизилась к нему. Шумилов отчетливо видел, что женщина и сама сейчас была, как спелый плод, и, изнывая от томления, только и ждала, чтобы ее сорвали. Соблазнительная грудь Валентины бурно вздымалась.
Опустошив коньяк, они оба стояли будто наэлектризованные, и не хватало лишь одного маленького предлога для разряда. За этим дело не стало. То ли уж специально, а может, и непроизвольно, но Валентина оступилась, и ее мотнуло прямо на него. Он подставил руки, чтобы ее удержать, и… тут цепь замкнулась.
Все, что произошло дальше, в деталях он помнил с большим трудом…
На следующий день, мягко говоря, чувствовал себя он неважно. Тот дьявольский огонь, который бушевал в нем вчера, с утра куда-то пропал. Его грызла и мучила совесть за то, что произошло накануне, а в душе была великая пустыня. Мысли раскаяния все время крутились в голове, совершенно не давая покоя. Временами казалось, что совсем другой, незнакомый человек вторгся нахально в его оболочку и наделал массу непростительных глупостей. Человеку с его положением так вести себя не пристало. Было неудобно, а оттого и не хотелось выходить из кабинета и попадаться на глаза Валентине.