Зеркало из прошлого
Шрифт:
3
Арсению приснилось, что он на море, волны становятся все больше и круче, раскачивают шлюпку, весел нет, и его охватывает страх неминуемой гибели. В этот момент он проснулся оттого, что его трясли за плечо. Прямо перед собой он увидел круглое испуганное лицо Платона. Смутные отрывочные воспоминания о предыдущем вечере всплыли в его памяти.
– Дружище, вчера я сильно перебрал! – услышал он свой хриплый, словно чужой голос. Слова будто выдавливались из него, в голове стлался туман. – Василий Васильевич наверняка недоволен мною, и мне будет стыдно показаться ему на глаза.
– Тут
Только теперь Арсений обратил внимание на то, что Платон чрезвычайно взволнован и бледен.
У Арсения заныло под ложечкой, как в детстве, когда он, напроказничав, ожидал наказания от отца.
– Говори, что еще я натворил?
– Ужасное несчастье! – собравшись с силами, выдохнул Платон.
– Не томи, говори, что случилось! – Арсений дернулся, а внутри у него теперь все заледенело от дурного предчувствия.
– Анну убили!
– Что-о?! Ты спятил! – Арсений со злобой уставился на приятеля: как он осмелился такое сказать? Разве может Аня, здоровая, веселая, жизнерадостная, вдруг оказаться мертвой?
– Ее нашли ранним утром в парке… Уже послали за полицией.
У Арсения сжалось сердце, ему стало не хватать воздуха, и весь оставшийся после вчерашнего хмель мгновенно испарился.
«Ани больше нет?! Этого не может быть! Скоро все выяснится! Аня жива!» Арсения всего трясло.
Видя, в каком он состоянии, Платон налил ему из графина воды. Арсений стал жадно пить, словно опять страдал от жажды. В голове была сумятица – он отказывался верить в услышанное, хотя рассудок ему нашептывал, что не стал бы приятель говорить такое, не имея на то оснований.
– Для всех нас это ужасное горе! – Платон жалостливо на него посмотрел.
– Я должен видеть ее! – Арсений вскочил и стал лихорадочно одеваться. – Где она?
– Тело Ани увезли в дом ее родителей.
В висках у Арсения застучало. «Не Аню, а ее тело?!» Глаза застлала багровая пелена, приятель, стоявший перед ним, превратился в дрожащий силуэт.
– Почему Аня ночью оказалась в парке? – вслух размышлял Платон.
В голове Арсения словно выстрелило: «У Ани была назначена встреча с Александром! Его надо допросить! Он – убийца?» Как бы ни был Арсений зол на Александра, в это он не верил.
– Я знаю! Мне надо немедленно сообщить полиции! – Арсений наклонился, чтобы надеть штиблеты, и тут обратил внимание на то, что подошвы черные, будто он босиком ходил по земле. Но сейчас ему было не до того, чтобы думать о такой мелочи. Он стал приводить себя в порядок, в памяти возникали отдельные фрагменты вчерашнего вечера.
– Бедная Аня! А я набрался вчера, как свинья, и не помню, как попал в свою комнату!
– Вчера вечером мы с Лисицыным привели тебя сюда. Ты порывался куда-то бежать, чему-то хотел помешать. Лисицын закрыл тебя в комнате на ключ, чтобы ты по пьяни никуда не сбежал. Ты же знаешь, что у пьяного на уме, известно только черту. Утром Лисицын отдал мне ключ и попросил отпереть комнату.
Арсений схватился за голову и по-бабьи заголосил:
– Это я виноват в смерти Анечки! Если бы не напился, я бы не допустил, чтобы они встретились, и Аня была бы жива!
– О чем ты говоришь?!
– О ночном свидании упыря Сашки с моей Анечкой!
Платон испуганно перекрестился:
– Разве такое возможно? Может, ты что-то путаешь, не пришел еще в себя после вчерашнего?
– Все я отлично помню, и свидетель у меня имеется – Лисицын! Он тоже об этом знал, но посоветовал мне молчать. – Арсений горестно вздохнул. – А тут видишь, как все повернулось! Идем, расскажу все, что мне известно, полиции!
Обычно во дворце царили тишина и спокойствие, однако сейчас здесь было, как в потревоженном улье. От непривычно взволнованного лакея Ерофея, обслуживающего их за трапезой, приятели узнали, что во дворец приехал становой пристав из Ични вместе с урядником. Они уже побывали на месте совершения убийства, оставили десятских [12] охранять его до прибытия судебного следователя, чтобы любопытные не затоптали следы.
Сейчас полицейские находились в кабинете у Василия Васильевича. Узнав об этом, Арсений немедленно направился туда, желая рассказать полицейским все, что ему было известно. Платон его сопровождал.
12
До 1917 г. выборное должностное лицо из крестьян для выполнения полицейских и различных общественных функций. Обычно избирался на 10 дворов.
У дверей кабинета нес караул высокий, темноволосый, с закрученными усами урядник. Он был в холщовом кителе с плечевым бордовым жгутом и темно-серых штанах с напуском, на поясе у него висела драгунская шашка. Урядник настороженно смотрел на подошедших, многозначительно положив руку на эфес шашки.
– У меня чрезвычайно важное сообщение для господина пристава! Это имеет отношение к убийству!
Урядник отступил в сторону.
Постучав, Арсений решительно открыл двери и вошел внутрь.
Огромный кабинет-музей хозяина дворца поражал обилием развешанного по стенам до самого потолка разнообразного старинного казацкого оружия и соответствующей атрибутики. Здесь также имелась галерея портретов славных казацких гетманов и героических полковников.
За столом, напротив Тарновского, сидел грузный мужчина с большими залысинами, в плотном темно-зеленом мундире со стоячим воротничком, несмотря на жару. Перед ним стояли стопка и графин с ликером. Хмурый Василий Васильевич недовольно взглянул на вошедшего, собираясь сказать что-то резкое из-за непрошеного вторжения.
– Мне известно, с кем Анна Ступачевская должна была встретиться ночью! – опередил его Арсений и, краснея, поскольку считал, что подслушивать – занятие недостойное, рассказал об услышанном вчера разговоре. – Я был там с Лисицыным – он может все это подтвердить!
Послали за Артемом Лисицыным, тот тоже не стал ничего утаивать. Задав молодым людям несколько вопросов, пристав поднялся, держа в руке фуражку в белом чехле, с лакированным козырьком.
– Скоро здесь будет следователь – расскажите все ему, – велел пристав Арсению и Артему. Затем он обратился к Василию Васильевичу: – Надобно этого господина художника, Александра Акулова, незамедлительно сыскать и задержать до приезда следователя. – Сделав длинную паузу, пристав добавил: – Да и мы не лыком шиты, сумеем порасспросить господина художника, не причастен ли он к душегубству.