Зеркало Медузы
Шрифт:
— Бенвенуто, это ты? — услышал он приятный голос в одной из галерей.
Ему пришлось остановиться, хотя подобная встреча не предвещала ничего хорошего. Из коридора вышла герцогиня Элеонора де Толедо, одетая в плиссированную гамурру и белый сатиновый чепец. Он приветствовал ее со всей доступной для него почтительностью. Ласковое обращение герцогини всегда имело причину, и данный случай не был исключением.
— Я хочу, чтобы ты взглянул на эти жемчужины и сказал мне, сколько они, по-твоему, стоят.
Она протянула ему нить мелкого жемчуга.
— Вы
Он заметил, что некоторые из жемчужин уже теряли блеск.
— Нет, мне предлагает их мессир Антонио Ланди. Всего за шесть тысяч скудо.
— Они стоят гораздо меньше указанной суммы.
Заметив, как она нахмурилась, Челлини понял, что его слова не понравились ей.
— Ты уверен? Мне кажется, они достаточно красивы.
Элеонора поднесла их к шее, подставляя нить под свет, идущий от окна.
— Синьорина, жемчуг отличается от драгоценных камней. Он не держит цвет, как алмазы и сапфиры. На самом деле жемчужины являются костями рыбы.
Бенвенуто думал, что такое замечание вразумит герцогиню.
— В результате они портятся со временем. Взгляните на них. Они уже начали тускнеть.
Она сердито поджала губы, крепко держа жемчужную нить.
— Я собираюсь пойти к герцогу, чтобы попросить у него денег на покупку. Если он поинтересуется твоим мнением…
«Что вполне вероятно», — подумал Челлини.
— Ты должен дать ему более благосклонную оценку и тем самым поддержать меня.
Капитан Лукаси, ожидавший на почтительном расстоянии, тихо покашлял, и Челлини был впервые рад его подсказке.
— Прошу прощения, синьорина, — сказал он, пятясь назад. — Герцог назначил мне встречу. Я не хотел бы рассердить его опозданием.
Войдя в приемную Козимо, он увидел на персидском ковре большую корзину. Герцог сидел за столом, работая с документами. Его семейство управляло городом, в котором имелось семьдесят банков. Медичи заслуженно считались государственными финансистами. Без какой-либо посторонней помощи они превратили золотой флорин в самую надежную валюту континента.
Лукаси объявил об их прибытии. Герцог поднял голову и пригладил черные волосы, свисавшие по обе стороны лица, как уши бассета.
— Сожалею, — сказал он. — Я не слышал, как вы вошли.
Козимо был одет в малиновый бархатный костюм и сапоги для верховой езды. Он указал кивком головы на большую корзину.
— Эту находку привезли сегодня из Палестрины. Я хочу, чтобы ты взглянул на нее.
Услышав название места, откуда прибыл груз, Челлини понял, о какой находке шла речь. Палестрина, город к югу от Рима, считалась сокровищницей античных реликвий. Каждый раз, когда крестьянин копал колодец, в земле обнаруживалось что-нибудь ценное.
— Вы позволите?.. — произнес Бенвенуто, и герцог кивнул головой.
Отбросив крышку в сторону, Челлини порылся в соломе, заполнявшей корзину. Когда его пальцы нащупали твердые контуры холодного мрамора, он с бесконечной осторожностью вынул торс античной статуи юноши. Без головы,
— Что ты думаешь? — спросил Козимо.
— Я уверен, что создатель этого шедевра был великим мастером, — ответил Челлини, покачивая мраморный торс, как грудного младенца. — И хотя реставрация античных древностей не мое ремесло, я счел бы за честь, если бы вы поручили мне такую работу.
Герцог удовлетворенно рассмеялся.
— Ты считаешь, что статуя этого стоит?
— При наличии нужного куска греческого мрамора я мог бы выполнить ее копию. Конечно, отсутствующие части восстановить невозможно. Нам доступно лишь то, что принес орел. Однако мы можем вернуть остальную часть Ганимеда.
Челлини намекал на прекрасного троянского принца, которого орел Зевса унес на небеса.
— Ты собираешься делать Ганимеда из этих никчемных обломков? — услышал он голос, донесшийся с порога.
Бенвенуто оглянулся и увидел Баччо Бандинелли — самого преуспевающего скульптора при дворе Медичи. Извинившись за вторжение и бросив презрительный взгляд на разбитую статую, Бандинелли громко фыркнул.
— Прекрасный пример несовершенства, о котором я часто рассказывал вашей светлости. Все эти древние каменотесы ничего не смыслили в анатомии! Они просто смотрели на человеческое тело, а затем долбили камень своими резцами. В результате получались вот такие вещи — никому не нужные и полные изъянов.
— Бенвенуто считает иначе. Он очень впечатлен скульптурой.
Бандинелли вяло отмахнулся, демонстрируя абсолютное пренебрежение к словам конкурента. Челлини с трудом удержался от желания удушить этого надменного мужлана с длинной бородой. По его мнению, с которым согласился бы почти каждый художник Италии, Бандинелли был перехваленным поденщиком, чьи работы бесчестили любое место, где их выставляли. Хуже того, одна из его поделок — двойная статуя Геракла и Какуса (огнедышащего титана, убитого позже героем) — портила площадь прямо за воротами дворца Медичи. Каждый раз, когда Челлини видел ее бок о бок с работами божественных Донателло и Микеланджело, он печально пожимал плечами.
— Повальное распространение дурного вкуса, — со вздохом ответил Бандинелли. — Вот почему на торжественном открытии моего «Геракла» нашлись люди, которые не оценили его по заслугам.
Дурной вкус? Не оценили? Челлини был поражен самомнением этого человека. По обычаю, при демонстрации новой статуи сотни флорентийцев выражали свое мнение о ней. Однако вместо сонетов и похвал они единодушно устроили разнос низкопробной форме «Геракла». Челлини и сам писал о неудачной работе Бандинелли, сокрушаясь, что папа Климент VII первоначально присудил награду мраморной статуе Микеланджело, а затем почему-то изменил свое решение. «Геракл» Бандинелли! Какой напрасный расход прекрасного камня!